America's Crack-up. Essay By V. Bukovsky

America's Crack-Up

Провал Америки

by Vladimir Bukovsky

Exactly one hundred years before I was born, the great Russian writer Nikolai Gogol prophetically described Russia as a troika rushing headlong for no apparent reason or purpose, just for the joy of fast driving:

“O troika, thou bird of a troika! Who was it that first thought thee up? It must have been a resourceful nation that gave thee birth in a land that brooks no nonsense, but has spread its plains, smoothly, evenly, over half of the world; and now go, count its milestones until everything is blurred before your eyes.

And no elaborate job either is this contraption of a vehicle. No iron screws hold it together. An ax and a chisel—that was all a smart Yaroslav peasant needed to make it and fit it in a jiffy. The driver wears no German top boots: he is all beard and mittens, and sits on—the Devil alone knows what it is he sits on. But the moment he has half-risen in his seat, has swung his whip and struck up a song, off shoot the horses like a whirlwind ,<…>

… And thou, Russia, art not thou, too, rushing headlong like the fastest troika that is not to be outdistanced? The road smokes under thee, the bridges rumble, everything falls back and left behind. Lost in amazement at this, God's own miracle, stands the

onlooker. Is this not a flash of lightning sent down from heaven? What is the meaning, of this awe-inspiring onrush? What is the mysterious force that is contained in these steeds? O ye steeds, steeds—what steeds they are! Do whirlwinds dwell in your manes? Is every fibre of yours endowed with a quick, eager ear of its own? The moment you hear the familiar song above your heads, you strain your mighty chests of bronze, all as one, all at the same instant, and barely touching the earth with your hoofs, you become transformed into straight lines flying through the air, and the troika dashes along, all inspired by God. Russia, whither art thou speeding? Answer me!.. She gives no answer. The jingle bells pour forth their wonderful peal, the air, torn to shreds, thunders and turns to wind. Everything on earth is flying past, and the other nations and states, eyeing her askance, make way for her and draw aside.

The contemporaries of Gogol were at a loss at how to interpret such strange prophecy. The Russia of their time was a fabulously immobile country; no apparent rush was in evidence, or even hinted at. put now, a century and a half later, we have no difficulty identifying even the smallest details of the picture.

Who is so blind nowadays who cannot recognize this contraption of a vehicle called “developed socialism,” put together by a smart peasant in due hurry of a five-year plan out of odd bits and pieces procured from foreign lands? The Devil alone knows how the driver manages to hold on when the horses dash along, and why the unwieldy carriage does not fall apart at the first bump.

And the steeds, those steeds... what steeds they are! I could write a whole poem about what these steeds think when they hear above their heads the all too familiar songs of proletarian solidarity and fraternal assistance, of eternal duty and the bright future. Their only hope is that the driver will somehow tumble down and break is neck as, all as one, they strain their mighty chests.

Still, the problem remains. No one knows where the carriage is going. She gives no answer, but continues her awe-inspiring onrush through Asia, Africa, and Central America. And the other nations and states, at their wits’ end after trying everything from containment to detente, still make way for her and draw aside.

Unfortunately, I wasn’t able to find in American literature of the nineteenth century anything equally prophetic and graphic to symbolize modern America. Perhaps I didn’t search hard enough, but neither Mark Twain’s steamboat on the Mississippi nor the great white whale of Melville could satisfy me.

But just as I was fishing for an appropriate passage in the old books, I happened to look down to the street and there he was, our symbol in flesh and blood. Speeding recklessly along on roller skates was a middle-aged Californian (about 45 years old, I’d say, judging by his grayish beard) in defiantly red swimming trunks, mouth chewing gum and steadily making bubbles, ears plugged safely by Walkman earphones. His eyes seemed to be the only part of his body not entirely pleased with their occupation. They expressed total amazement, as if repeating that favorite American phrase: “What’s going on here?” I imagine this amazement would disappear if our friend could watch TV at the same time.

As outraged as some Americans might be by this image of their country, the resemblance is too striking to deny. This great nation of pioneers and gold prospectors, this land of opportunity and tough competition has become effeminated by a few decades of peace, prosperity, and Social Security. It has become obsessed with the pursuit of pleasure, comfort, and entertainment, as if being happy were a constitutional obligation. Irrespective of their age, Americans are supposed to be “kids,” and the ultimate objective of their lives is to have “fun.”

The world may be going to pieces, but the best-selling books in America are about diet, health, sports, and sex. And to hell with the world, so long as “our boys” are not being killed somewhere, or not involved in anything troublesome. Like all egocentrics, Americans feel that the world exists only in their perception and, therefore, the less they know about external troubles the less they themselves are troubled. This is not just ignorance, but a deliberately cultivated mental block. External problems appear in the minds of Americans only when their government becomes involved in them. Is it any wonder that these same problems are always looked upon as being caused by the American government?

Like all children, Americans are blissfully irresponsible and demanding, but at the same time very generous. Quite consistent with this attitude is the popular notion of foreign policy as some sort of charity: If everything at home is in good shape, why not go and help some poor people abroad? Nothing more sophisticated than a relief convoy or a few trillion dollars—perhaps an arms sale in the extreme case of a highly sentimental issue.

In truth, the American people don’t mind foreign policy so long as it doesn’t require any effort or sacrifice on their part. They don’t mind having the CIA so long as it doesn’t do anything. They don’t even mind having some sort of army-after all, other nations have armies too for some odd reason—but also on the condition that it not be used anywhere, and, above all, that no one get hurt. In short, Americans view foreign relations as something primarily ceremonial and formal—like the Queen’s visit to California, or an extra holiday in Paris when the rate of exchange is very favorable for the dollar.

Not surprisingly, those who manage now and then to tear themselves away from the TV screens and earphones are divided into two unequal groups: the “liberals” and the “conservatives." I use these terms as they are used in the U.S., although I've never been able to understand them. As my friend, Russian poet Naum Korzhavin, once observed: “I am a liberal too, but I am a severe liberal.”

This term "liberal” in the American context does not mean anything definite, or anything similar to traditional European liberalism- In fact, it’s nothing but an extreme mental aberration best described by the Russian saying: that it is like a dog in reverse because it barks at its own folks and wags its tail in front of a stranger.

Another peculiarity of American liberals is that they never know what they want, but they want it very badly. They are always well organized, well financed, and on some campaign or other. They are a minority, but a very noisy one, and forever on the offensive, no matter what the cause.

It would definitely be a mistake to call these people “left-wingers,” at least in the European sense of the word. The European left is ideological, philosophical—and one can have an intelligent argument with them. They may agree or disagree, but they are willing to change their views under the pressure of arguments and events, and they 'will remain friends with you despite the disagreement. In short, they have certain principles and ideas, and they formulate and develop their views according to what they have learned. For example, even the Communists in Europe now reject the so-called "Soviet model of socialism and have no illusions about the aggressive nature of the Soviet system. Italian and Spanish Communists kia^e even gone so far as to acknowledge the need for the NATO alliance. If nothing else, they need it to protect their own “model of socialism” from the Soviet dictate.

When watching American TV or looking through American newspapers, on the other hand, I sometimes get the feeling that American liberals haven’t changed in thirty years. What else could I conclude after watching Professor Kennan show American viewers photographs of happy Soviet children, mothers, and babies as proof of peaceful Soviet intentions? I certainly hope that Americans stand in no particular need of persuasion by Mr. Kennan that the Soviet people have neither horns nor tails, but I really am surprised that American liberals have not learned to distinguish the Soviet people from the Soviet system.

At least Europeans, even those on the left, remember that the Nazis could enjoy Bach and Mozart and could also be good husbands and loving fathers and at the same time could exterminate Jews in the gas chambers. At least they, in Europe, are clever enough to listen to the stories of thousands of political refugees coming in wave after wave from the Soviet Union, Hungary, Czechoslovakia, Poland, Vietnam, Cambodia, Ethiopia…

Not so in America. A few months ago PBS produced a remarkable film called “Russians Are Here” which used every trick possible to distort the truth about refugees from the Soviet Union — presenting them as misfits, drunks, and, above all, as people who “regret” their decision to emigrate, who don't know what to do with the freedom America has given them, and who even “miss the KGB” (the very words used in the film by a narrator). The producers must have spent many weeks trying to locate the most bizarre characters out of some 200,000 recent emigrants; they must have spent miles of film to be able to cut the appropriate passages out of lengthy interviews; and they miraculously managed to avoid a single case of success—all of it just to prove to the American people that the “Russians” (as they persistently call the Soviet Jews recently arrived in this country) are generally happy with the regime back home, do not deserve anything better, and, therefore, should be of no real concern to the American public when news comes of more repression in the USSR. This outrageous forgery was made with public money and shown repeatedly all over the country despite vehement protests from the refugee communities. Just try to make a similar movie about Hispanics or about emigrants from, say, Chile, and the press will crucify You for instigating national hatred and for persecuting national minority — you may even be sued in court for millions—all of it by the very same liberals.

No, your liberals will never learn. They are here to teach us about ourselves, not to learn.

What is most remarkable about liberals is that their persistently wrong judgment never affects their credibility. Regardless of what happens they remain untouchable, free of moral responsibility, a shining example to us all. Did they not assure us in the past that the Vietcong had nothing to do with the Communists — that they were just “nationalists” fighting for the independence of their motherland? For decades liberals have been shouting at the top of their voices that their critics are “too simplistic." Yet did they not assure us that the PLO was just a patriotic organization with no Soviet connections? Did they not scream that Americans were the aggressors and should withdraw from Southeast Asia without fear of the '‘domino effect’’? Today they advise us that Central American guerrillas aren’t like all the others and that there will be no “domino effect” in Central America, no new Communist strongholds and bases, no totalitarian oppression of Central American nations.

These very same people once assured us that Castro is a “true revolutionary,” that Angola is not a Communist state, and that Cuban troops in Angola are just “stabilizing the situation.” They assured Carter that Sandinistas are not Communists and, as such, deserve American support. They persuaded Carter that the Shah must toe Iran and that there would be no revolution. Millions have died and lost their homelands because of their relentless moralizing bad judgment, but our liberals don’t give a damn about these nations. And they are never responsible for all the rivers of blood and mountains of corpses produced by their progressive proteges around the world.

But what about the majority, the conservatives? Unfortunately, they are still a silent majority. Whereas liberals always want something very badly, traditional conservatives want nothing from this world at all, only that it remain as it is. They may grumble about the liberals’ frenzied activism; they may complain to each other about liberal bias in the media. But just try to get them to organize, to get them into the streets, or even to vote for a conservative candidate on a rainy day!

For example, we all know how dangerous the so-called “nuclear freeze, “non-first-use,” and other numerous peace campaigns aimed at disarming the United States could become. We also understand, I hope, that given the fabulous naivete of our 45-year-old baby on roller skates, the peace movement requires only a modicum of financial support to make its campaign a pivotal political factor. All it needs is a well-planned rock concert to endorse any suicidal political idea. Indeed, on March 25 the New York Times published article by Kathleen Teltsch entitled “Philanthropies Focus Concern on Arms Race,” which spoke of the open commitment of the biggest American foundations to make '‘the prevention of nuclear war to be to the 80s what civil rights was to the 60s.” Since these words belong to Mr. William Dietel, president of the Rockefeller Brothers Fund, one imagines that the millions designated by the Carnegie, Ford, MacArthur, George Gund, and other foundations are not going to be spent promoting the idea of a stronger defense policy. We can be warned in advance, then, that a huge effort is under way to brainwash the American public into accepting unrestrained Soviet blackmail.

And do conservatives plan to counter this effort of massive public opinion manipulation? Do they reach for their check books and try to match this gigantic liberal fund-raising, dollar for dollar? Do they mobilize activist groups across the country, in every town and on every campus? Do they plan lectures, workshops, petition drives, rallies, exhibitions, festivals, media events? Of course not. A few years from now they will sit around and grumble, blaming the liberal media, popular ignorance, Soviet agents—everyone but themselves.

The problem with conservatives is their belief that the truth is self-evident and does not need to be marketed, advertised, or otherwise promoted. The mere word “propaganda” makes them shudder, just as the word “nuclear” leaves the liberals furious. Unfortunately, neither nuclear power nor ideological warfare is about to go away.

The twentieth century, with its industrial revolution and technological progress, has changed the face of human society irrevocably. It has provided us with the means of mass destruction, and so placed a far greater responsibility on everyone. On a more mundane level, it has provided comfort and security, thereby making us soft and vulnerable by playing on our conformist tendencies. But, most importantly, it has created means of mass communication, mass media, and thus mass culture and mass psychology.

As a result, we all are close neighbors now, irrespective of geographic location. It takes only about 15 minutes for a missile to reach the opposite side of the globe. It takes only a fraction of a second for news to reach the same destination. Strictly speaking, there is no longer any such thing as purely internal affairs.

What is so often overlooked is that political tools have also changed. We live in an era of ideological wars, with mass ideologies, mass propaganda, and mass movements as their indispensable instruments. Sovereignty and national borders, war and diplomacy, peace and stability—all these notions of the nineteenth century have become obsolete. The nuclear weapon is not a weapon in the strictly military sense of the word, but a huge psychological factor in the ongoing ideological war. War is no longer simply military confrontation between nations, but anything from popular unrest to terrorism and guerrilla movements. And the battlefield of modem war does not confine itself to the borders of nations, but it exists in people’s minds, whether in Indiana or Siberia. And what are peace and stability in this context? They have lost all meaning. Stability of what? Of a concentration camp, or of Fifth Avenue? And what do we mean by peace? A continuation of the “class struggle” and of ’’liberation,” the triumph of Islam, the capitulation of democracy?

The trouble is that Americans in general and conservatives in particular stubbornly refuse to accept the political consequences of technological progress, that very progress to which their country has contributed more than any other nation. They simply refuse to enter the twentieth century politicallyThe Communists were the first to grasp these new realities and to utilize the opportunities they offer. They have mastered the art of ideological war to the point of perfection. Their ultimate goal may be absurd, their concept of history may be ridiculous, their methods unscrupulous and cruel, but they fit perfectly into the twentieth-century socio-political environment, much as an epidemic of plague befitted the Middle Ages.

Say what you will about Comrade Lenin, but he was a tactical genius, and the first to think up this contraption of a vehicle which continues to rumble across the world. Sixty years after his death, the Soviet Union remains the same ideological state serving the purposes of the world revolution as he had conceived it. Never mind that no one nowadays believes in Communist ideology. In their everyday life the Soviet people perceive it as a nuisance, or as a source of the numerous jokes shared equally by the people and their rulers. But at the end of the day, the Communist party is still in firm control of every aspect of Soviet life, and Communist ideology is never challenged within the Party.

What was once a utopia, a dream, became a structure, an institution, and an everyday job for millions of people. They might hate it wholeheartedly, but there is no other choice: Either be a part of the system, or be locked up until death comes to your rescue. And the famous troika still rushes onward, its horses cursing the driver, its driver cursing the horses, and together all cursing the damned foreigners who so obligingly give way and draw aside.

The difference between professionals and amateurs is usually defined in terms of payment. Professionals, it is said, are those who are paid for their work, while amateurs do it for fun. In my view this definition is misleading. People in the State Department or in the CIA are also paid, but are they professionals? Let me give You a better definition: professionals hate their Job, but they do it well; amateurs enjoy what they are doing, but they do it badly.

A friend of mine once overheard the following conversation while riding on the Moscow underground, a conversation between a lieutenant and a captain, quite ordinary guys going home to their wives and kids after a long day at the office.

“You know,” said the lieutenant, "I still can’t get over the unfair treatment you received. Just think of it, you worked on that damned Ethiopia for three years, and just when things started moving they replaced you with that fool with the high connections. And now that the people you found, prepared, and promoted in Ethiopia have came to power in their ‘glorious revolution,’ this fool gets promoted to major. But you are still a captain. What dirty play.”

Tomorrow, our deeply offended captain may defect to the West and come to New York. He will display a remarkable knowledge of the advantages of democracy upon arrival—no need to educate him about the great American liberties. He knew about them all along, even while masterminding a bloody revolution in Ethiopia, even while professionally subverting those very liberties. But as long as he is still in the Soviet Union, he will do his job very well. He is probably doing it as a matter of duty right now in El Salvador. He hates what he does, but he does it well.

Yes, the Soviet system is a gigantic professional machinery of subversion which has entrapped 275 million people, of course, the Soviet system is not perfect, it makes its share of mistakes, but who is here to exploit them? Soviet policy is planned some twenty years in advance with considerable precision, and to be successful the U.S- response must be equally precise and well planned. But what in fact do we have? A bunch of very nice amateurs, a sloppy system of policy-making comprised of chaotic and sporadic reactions to yesterday’s events. No long-term concept, no policy, just reactions when the trouble becomes too apparent.

This is not to say that the United States lacks gifted people, or that they never produce good ideas. Zero Option, the withdrawal from UNESCO, the threat to exile the United Nations to Moscow—these were brilliant ideas. But they have to be developed into a principle, a concept, to become effective.

To begin with, no one in the vast U.S. foreign policy apparatus knows what the U.S. wants from the Soviets. Nor has anybody ever tried to formulate this question. Once I raised this matter with several friends working within different branches of the American government, and all of them came up with different answers. Some said it would be just fine if the Soviets left us alone, others said they’d like to see the Soviets lose their grip on Eastern Europe, or show some respect for the human rights of their people. But no one ever tried to establish how any of this might be remotely possible.

What is more, there seems to be total disagreement on what the Soviets want from us. Are they really frightened and paranoid, as some continue to insist, or are they still pursuing Lenin's plan of world revolution? Or, perhaps, something else? Just a few thousand miles from us is a political system that has enslaved several hundred million people for half a century, that backs every enemy we might have, that can destroy the globe five times over, and still we know not what they want from us or we from them.

Meanwhile, numerous negotiations are conducted and agreements signed without any clear understanding of either side's objectives. It’s not even known whether the terminology used in these agreements has the same meaning for both sides. And no sooner are they signed than, lo and behold, they are violated by the Soviets. So, does the U.S- then declare these agreements null and void? Of course not. Instead, it rushes to the negotiating tables to start all over again. Why?

In the absence of any defining concept, American foreign policy vis-a-vis the Soviet Union has become governed by a few ‘’golden rules” created out of fear, impotence, and frustration. The most '‘golden’’ of these rules and definitely the most absurd is “keep talking.” Can anyone prove that to “keep talking” js better than to “quit talking?”

Are there any facts to support this rule? Did anyone ever try not to “keep talking”? Of course not. Unfortunately, this “rule” is not simply a matter of innocent stupidity, for it implies, first of all, that the organic differences between democratic and totalitarian societies can be resolved by a negotiated settlement. This misleading notion misrepresents the East-West conflict as a sort of tragic misunderstanding that can be cleared up only if we “engage in constructive dialogue," “try to understand each other,” “sit down and talk," or perform some other rite of liberal nonsense calculated to lay the blame on the West for not trying to “understand" the poor Soviets.

Qn the other hand, the "keep talking” rule deprives the West of much needed flexibility and initiative in choosing when to talk and when not to, and on what conditions and for what purpose, while leaving the Soviets under no obligation to “keep talking.” As a result, American policy is left hostage to Soviet interests and dependent on Soviet “approval.” The success of American policy is therefore judged by the number of “agreements” concluded between the two sides, by the number of “talks,” “dialogues,” and concessions made to — and not by — the Soviets. At the same time, such criteria confuse the notion of what “normal” relations between the East and West are. If American policy serves Soviet interests and the Soviets condescend to a “dialogue,” relations are said to be “normalizing.”

Underlying this strange “rule” is an understandable fear: It is too scary not to keep talking. Just as a frightened child lost in the woods starts talking loudly to himself to dispel the dark shadows, Americans believe that talking to the Soviets will dispel the threat of war.

But to add insult to injury, a second "golden rule" comes into play as soon as “talks” start: “Better something than nothing.” Perhaps this would be a good rule to follow in a democracy, or when dealing with another democratic country. But when dealing with the likes of the Soviets, this is a sure way to get mugged: They’ll take what they want from You in exchange for “something” neither you nor they care about. The Americans will celebrate this as an achievement: After all, they will have obtained “something" from the Soviets, and something is surely better than nothing.

One small problem: Even this “something” is not likely to be delivered by the Soviets, not that international relations will suffer. For as soon as their cheating becomes obvious the next “golden rule” takes over: “We-should-not-demand-too-much-from’the-Russians,” “We-should-nor-press-them-into-a-corner." In practical terms, this means that we should not demand anything, even what was promised by them under an international agreement. Meanwhile, our side should of course continue to deliver: We are civilized people, aren’t we, and cannot imitate Soviet behavior, can we?

Thus, even if the Soviets manage to get themselves into a truly tough corner, when they make a really serious mistake and the moment comes to force them to retreat, to make them give back whatever they have previously grabbed, American “professionals" cry out, all as one: “Leave them a Golden Bridge,” “Let them save face.” And everyone rushes to save face for the Soviets more eagerly than the Soviets have ever tried to, Can anyone recall a single case where the Soviets actually took advantage of such a ready-made “Golden Bridge" or showed any interest in “saving face” and retreating? Why should they? The U.S. will always come up with a good excuse for their behavior, and it will never try to exploit their most obvious mistakes. With enemies like this who needs friends?

So, the vicious circle is now complete: We have talked at the wrong moment; we have signed a bad agreement; we have refused to call our opponents to task for obvious violations of this bad agreement; we have even covered up their violations; and we still have no inkling of what must be done to stop that crazy troika which threatens to knock down everything in its way. What next?

“Keep talking.”

1984.

Source: "Orthodoxy: The American Spectator Anniversary Anthology", Harper & Row, 1987.

Автор: Владимир Буковский

За сто лет до моего рождения великий русский писатель Николай Гоголь провидчески описал Россию как тройку, стремительно несущуюся вперёд без причины и цели, просто из наслаждения быстрой ездой:

... Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи. И не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным схвачен винтом, а наскоро живьем с одним топором да долотом снарядил и собрал тебя ярославский расторопный мужик. Не в немецких ботфортах ямщик: борода да рукавицы, и сидит черт знает на чем; а привстал, да замахнулся, да затянул песню – кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге остановившийся пешеход – и вон она понеслась, понеслась, понеслась!..

<...>

Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановился пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях? Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится вся вдохновенная Богом!.. Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства...

Современники Гоголя не знали как следует понимать такое странное предвозвещение. Россия их времён была поразительно статичной страной, в которой не было никакой спешки и даже намёка на неё. Но сейчас, полтора века спустя, мы без труда узнаём описанную Гоголем картину во всех её подробностях.

Кто может быть настолько слеп, чтобы не распознать это причудливое транспортное средство, называемое "развитым социализмом", сконструированное хитрым крестьянином в спешке за пятилетку, из собранной здесь и там всякой всячины, полученной из-за рубежа? Чёрт знает, как этот ямщик умудряется не свалиться с козел, когда лошади начинают нести, и почему эта неповоротливая конструкция не разваливается на первом же ухабе.

А скакуны, эти скакуны... что это за скакуны! Я мог бы написать целое стихотворение о том, что приходит в голову этим скакунам, когда они слышат над своими головами знакомые им песни о пролетарской солидарности и братской помощи, о вечном долге и светлом будущем. Их единственная надежда -- это то, что кучер каким-нибудь образом слетит с козел и сломает шею, в то время как они продолжают надрываться в едином порыве.

Тем не менее, проблема никуда не уходит. Никто не знает, куда эта тройка направляется. Ответа она не даёт, но продолжает свой внушающий ужас натиск, несясь через Азию, Африку и Центральную Америку. А другие народы и государства в отчаянии пытаются принять все возможные меры -- от сдерживания до разрядки -- но всё равно расступаются перед ней и отходят в сторону.

К сожалению, я не смог найти в американской литературе девятнадцатого века ничего в равной степени провидческого и яркого, что символизировало бы современную Америку. Возможно, я недостаточно тщательно искал, но ни пароход Марка Твена, плывущий по Миссисипи, ни огромный белый кит Мелвилла меня не удовлетворили.

Но как раз в тот момент, когда я искал подходящий отрывок в старых книгах, я выглянул на улицу -- и увидел его, наш символ из плоти и крови. По улице напропалую катился на роликах калифорниец средних лет (около 45-и, я бы сказал, судя по его седеющей бороде), одетый в демонстративно дерзкие красные плавки, жующий жвачку и стабильно выдувающий из неё пузыри, с ушами, защищёнными вставленными в них наушниками кассетного плеера. Его глаза казались единственной его частью, которая не радовалась тому, что проделывал их обладатель. Они выражали полное удивление, как бы повторяя эту любимую американцами фразу: "Что здесь происходит?" Думаю, что его удивление бы улетучилось, если бы наш друг мог одновременно ещё и смотреть телевизор.

Не смотря на возмущение, которое некоторые американцы испытают от этого образа своей страны, сходство слишком убедительно, чтобы отрицать его. Эта великая нация пионеров и золотоискателей, страна возможностей и жёсткой конкуренции изнежилась за несколько десятилетий мира, процветания и социальной защищённости. Она стала одержима погоней за удовольствиями, комфортом, развлечениями, словно быть счастливым вдруг стало конституционной обязанностью. Вне зависимости от их возраста, американцы должны быть "ребятишками", а главной целью их жизни должно быть "весёлое времяпровождение".

Мир может рушиться, но самые большие тиражи в Америке -- у книг про диету, здоровье, спорт и секс. И к чёрту остальной мир, лишь бы "наших мальчиков" не убивали где-то там в далёких странах и не вовлекали их ни во что неприятное.

Как и все эгоисты, американцы думают, что мир существует только в их сознании и, поэтому, чем меньше они знают о внешних проблемах, тем меньше проблем у них самих. Это не просто невежество, а преднамеренно воспитываемая в себе блокировка сознания. Внешние проблемы достигают сознания американцев только когда их правительство начинает играть в них какую-то роль. Поэтому неудивительно, что эти самые проблемы всегда воспринимаются так, как будто американское правительство их создаёт.

Как и все дети, американцы безмятежно безответственны и требовательны, но в тоже самое время очень щедры. Отсюда же происходит популярное среди них представление о внешней политике как о своего рода благотворительности: если у нас дома всё хорошо, почему бы не помочь бедным людям в других странах? Не требуется ничего более сложного, чем отправить колонну машин с гуманитарным грузом или пожертвовать несколько миллиардов долларов, или продать оружие -- но это в крайнем случае, если проблема уж очень душещипательна.

На самом деле, американский народ не против внешней политики, лишь бы она не требовала от него никаких усилий или жертв. Они не против существования ЦРУ, лишь бы оно ничего не делало. Они даже не против того, чтобы у них была какая-нибудь армия -- в конце концов, у других стран тоже есть армии по какой-то странной причине -- но тоже при условии, чтобы её нигде не нужно было задействовать, и, что важнее всего, чтобы никто не пострадал. Вкратце, американцы рассматривают международные отношения как нечто церемониальное и торжественное -- как визит королевы в Калифорнию, или как поездку в Париж, когда курс доллара становится для этого выгодным.

Неудивительно, что те, кто иногда умудряется оторваться от экранов телевизора или от наушников, делятся на две неравные группы: "либералы" и "консерваторы". Я использую эти термины так, как они используются в Соединенных Штатах, хотя никогда не мог понять их. Как мой друг, русский поэт Наум Коржавин, однажды заметил, "Я тоже либерал, но жёсткий либерал".

Термин "либерал" в американском контексте не означает что-либо определённое, или что-либо похожее на традиционный европейский либерализм. На самом деле, американских либерализм не является ничем иным как сильным помрачением рассудка, что-то вроде собаки наоборот: лающей на своих и виляющей хвостом перед чужими.

Ещё одна характерная особенность американских либералов состоит в том, что они никогда не знают, чего они хотят, но хотят они этого всегда очень сильно. Они всегда хорошо организованы, хорошо профинансированы и всегда вовлечены в какую-то кампанию. Они составляют меньшинство, но очень громкое меньшинство и находятся в перманентном наступлении, вне зависимости от того, за что выступают.

Было бы ошибкой называть этих людей "принадлежащими к левому крылу", по крайней мере в европейском значении этого слова. Левое крыло в Европе берёт за основу идеологию и философию -- и с ним можно вести осмысленную дискуссию. Они могут соглашаться с вами или не соглашаться, но они готовы поменять свои взгляды под воздействием аргументов и событий, и они останутся вашими друзьями не смотря на расхождения во взглядах. Короче говоря, у них есть принципы и идеи, и они формулируют и развивают свои взгляды по мере получения информации. Например, даже коммунисты в Европе теперь отвергают "советскую модель социализма" и не имеют иллюзий относительно агрессивной природы советской системы. Итальянские и испанские коммунисты даже пошли настолько далеко, что признали необходимость существования альянса НАТО. Теперь им нужно защищать свою собственную "модель социализма" от советского диктата.

В то же самое время, когда я смотрю американские телепередачи или читаю американские газеты, мне иногда приходит в голову, что американские либералы не изменились за последние тридцать лет. К какому ещё заключению я могу прийти, когда вижу профессора Кеннана, показывающего американским зрителям фотографии счастливых советских детей, матерей и младенцев в качестве доказательств мирных намерений Советского Союза? Я надеюсь, что американцам не нужны заверения г-на Кеннана в том, что у советских людей нет ни рогов, ни хвостов, но я удивляюсь, когда вижу, что американские либералы не научились отличать советских людей от советской системы.

Европейцы, по крайней мере, даже те из них, кто придерживается левых взглядов, помнят, что нацистам нравилась музыка Баха и Моцарта, и что они могли быть хорошими мужьями и любящими отцами и одновременно могли уничтожать евреев в газовых камерах. По крайней мере в Европе у них хватает ума выслушивать рассказы тысяч политических беженцев, едущих волна за волной из Советского Союза, Венгрии, Чехословакии, Польши, Вьетнама, Камбоджи, Эфиопии...

В Америке дела обстоят по-другому. Несколько месяцев назад телеканал PBS выпустил удивительный фильм под названием "Русские приехали", в котором использовалась каждая возможная уловка, чтобы исказить правду о беженцах из Советского Союза -- обрисовывая их как неприспособленных к жизни людей, пьяниц, и, в первую очередь -- людей, "сожалеющих" о своём решении эмигрировать, людей, не знающих, что им делать со свободой, которую им дала Америка, и которые даже "скучают по КГБ" (именно эти слова дословно использовал диктор в этом фильме). Продюсеры, должно быть, потратили много недель в поиске самых гротескных персонажей из двухсот тысяч недавних эмигрантов; должно быть, засняли много миль киноплёнки, чтобы вырезать соответствующие пассажи из длинных интервью; и чудом умудрились не включить в свой рассказ ни одну историю успеха -- всё это для того, чтобы доказать американцам, что "русские" (как они настойчиво называют недавно прибывших сюда советских евреев) в целом довольны режимом в их стране, не заслуживают ничего большего и, поэтому, не должны являться заботой американского общества, когда оно слышит в новостях о репрессиях в СССР. Эта возмутительная подделка была произведена на деньги налогоплательщиков и показана множество раз по всей стране, не смотря на яростные протесты объединений беженцев. Попытайтесь сделать похожий фильм об испаноговорящих, или об эмигрантах, допустим, из Чили, и пресса распнёт вас за подстрекание к национальной розни и за преследование национального меньшинства. Вам даже могут вчинить судебный иск на много миллионов -- те же самые либералы.

Нет, ваши либералы никогда не выучат своих уроков. Они здесь для того, чтобы учить нас и рассказывать нам кто мы такие, а не для того, чтобы самим учиться.

Что удивительней всего в либералах, так это то, что их постоянные ошибочные суждения никогда не подтачивают доверия к ним. Вне зависимости от того что происходит, они не подлежат критике, свободны от моральной ответственности и являются для нас всех блистательным примером. Разве не они убеждали нас в прошлом, что Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама не имеет никакого отношения к коммунистам -- что это были просто "националисты", сражающиеся за независимость своей родины? Десятилетиями либералы кричали что есть мочи, что их оппоненты слишком всё "упрощают". Тем не менее, разве сами они не убеждали нас, что Организация освобождения Палестины -- это просто патриотическая организация, не имеющая связей с Советским Союзом? Разве они не кричали, что США -- это агрессор и должны убраться из Юго-Восточной Азии и что мы не должны бояться никакого "эффекта домино"? Сегодня они ставят нас в известность о том, что боевики в Центральной Америке -- это не такие боевики, как все остальные, что в Центральной Америке не будет "эффекта домино", не возникнут новые коммунистические опорные пункты и базы и не последует никакого тоталитарного подавления народов Центральной Америки.

Те же самые люди когда-то заверяли нас, что Кастро -- "настоящий революционер", что Ангола -- не коммунистическое государство, и что кубинские войска в Анголе просто "стабилизируют ситуацию". Они заверяли Картера, что Сандинистский фронт -- не коммунисты и поэтому должны получить помощь от США. Они уговорили Картера, что шах должен покинуть Иран и что революции не произойдёт. Миллионы погибли и потеряли свою родину из-за их непрекращающихся нравоучений и ошибок, но нашим либералам нет никакого дела до этих народов. И они никогда не несут ответственности за реки крови и горы трупов, оставляемых их прогрессивными протеже по всему миру.

Ну а как на счёт большинства, на счёт консерваторов? К сожалению, они до сих пор остаются молчаливым большинством. В то время как либералы всегда хотят чего-то очень сильно, традиционные консерваторы не хотят от этого мира вообще ничего, только чтобы он оставался таким, какой он есть. Они могут ворчать о неистовом активизме либералов; они могут жаловаться друг другу о либеральной предвзятости в средствах массовой информации. Но попытайтесь организовать их, уговорить их выйти на улицы или просто пойти проголосовать на выборах за консервативного кандидата в день, когда идёт дождь!

Например, мы все знаем, какие опасности могут за собой повлечь так называемый "мораторий на ядерное вооружение", "ядерная стратегия неприменения первыми" и другие многочисленные кампании за мир, целью которых является разоружение Соединенных Штатов. Мы также понимаем, я надеюсь, что учитывая фантастическую наивность нашего 45-летнего младенца на роликах, движению за мир требуется только намёк на финасовую поддержку для того, чтобы превратить их кампании в решающий политический фактор. Всё, что нужно -- это хорошо спланированный рок-концерт для того, чтобы разрекламировать и подтвердить правильность любой самоубийственной политической идеи. Таким образом 25 марта газета New York Times напечатала статью, написанную Кэтлин Тэлтч, под названием "Филантропов беспокоит гонка вооружений", в которой говорились об обязательствах, взятых на себя самыми большими американскими фондами сделать "предотвращение ядерной войны такой же целью 80-х, какой гражданские права были в 60-х". Так как эти слова принадлежат г-ну Уильяму Дителу, президенту Фонда Братьев Рокфеллер, приходит на ум мысль, что миллионы, выделяемые фондами Карнеги, Форда, Макартура, Джорджа Ганда и другими, не пойдут на популяризацию более сильной оборонной политики. И нас заранее предупреждают, что начинается огромная инициатива по промыванию мозгов американскому обществу с целью поддаться необузданному советскому шантажу.

Планируют ли консерваторы противостоять этим усилиям по грандиозному манипулированию общественным мнением? Достают ли они свои чековые книжки и пытаются ли они сравняться с колоссальными масштабами сбора средств, проводимым либералами? Мобилизируют ли они группы активистов по всей стране, в каждом городе и в каждом кампусе? Планируют ли они проводить лекции, семинары, сборы подписей, митинги, выставки, фестивали, пресс-мероприятия? Конечно, нет. Пару лет спустя они всё так же будут сидеть и ворчать, обвиняя либеральные СМИ, массовое невежество, советских агентов, всех, кроме самих себя.

Проблема с консерваторами состоит в том, что они уверены, что правда очевидна и её не нужно как-то позиционировать, рекламировать или каким-то другим образом популяризировать. Само слово "пропаганда" заставляет их содрагаться, таким же образом, каким слово "ядерный" приводит в бешенство либералов. К сожалению, ни ядерное оружие, ни идеологическая борьба никуда не исчезают.

Двадцатый век, с его индустриальной революцией и техническим прогрессом безвозвратно изменил человеческое общество. Он дал нам оружие массового уничтожения и таким образом взвалил на нас всех гораздо большую ответственность, чем та, которую мы несли раньше. На бытовом уровне он обеспечил нас комфортом и безопасностью, сделав нас мягкими и уязвимыми, подыгрывая нашим комформистским сколонностям. Но, что важнее всего, он создал средства массовой коммуникации, массовой информации, и отсюда массовую культуру и массовую психологию.

В результате мы все стали близкими соседями, вне зависимости от нашего географического месторасположения. Ракета долетает до противоположной части земного шара за 15 минут. Для того, чтобы в ту же точку попали новости, достаточно доли секунды. Строго говоря, не существует больше такой вещи как чисто внутренние дела.

Что часто забывается -- это то, что политические методы тоже изменились. Мы живём в эпоху идеологических войн, в которых массовые идеологии, массовая пропаганда и массовые движения являются незаменимыми инструментами. Суверенитет и национальные границы, война и дипломатия, мир и стабильность -- все эти понятия девятнадцатого века превратились в анахронизмы. Ядерное оружие -- это не оружие в строго военном смысле этого слова, а огромный психологический фактор в продолжающейся идеологической войне. Война -- это не просто военная конфронтация между странами. Войной может стать что угодно -- от массовых волнений до терроризма и партизанских движений. И поле боя в современных войнах не ограничивается границами государств, а существует и в головах людей, будь то в Индиане или Сибири. И что представляют из себя мир и стабильность в этом контексте? Эти слова потеряли своё значение. Стабильность чего? Концентрационного лагеря или Пятой авеню? И что подразумевается под словом "мир"? Продолжение "классовой борьбы" или "освобождение", триумф ислама или капитуляция демократии?

Проблема состоит в том, что в целом американцы, и особенно консерваторы, упрямо отказываются мириться с политическими последствиями технического прогресса, того самого процесса, вклад в который их страна внесла в большей мере, чем любая другая. Они просто отказываются входить в мир политики двадцатого века.

Коммунисты первые осознали эти новые реалии и начали применять на деле предоставляемые ими возможности. Они в совершенстве овладели искусством идеологической войны. Их конечная цель может быть абсурдна, их представления об истории могут быть нелепы, их методы -- нечистоплотны и жестоки, но они идеально вписываются в социо-политическую обстановку двадцатого века, таким же образом, каким эпидемия чумы соответствовала средневековью.

Можно говорить что угодно о товарище Ленине, но он был гением тактических манёвров, и он первый придумал это причудливое транспортное средство, которое продолжает колесить по всему миру. Шестьдесят лет спустя после его смерти Советской Союз остаётся всё тем же идеологическим государством, служащим целям мировой революции, как он это и задумывал в своё время. Не имеет значения, что никто сегодня не верит в коммунистическую идеологию. В своей повседневной жизни советские люди видят в ней помеху и неудобство, или повод для анекдотов, сочиняемых как обычными людьми, так и их правителями. Но в конце концов, коммунистическая партия сохраняет контроль над каждым аспектом советской жизни, и коммунистическая идеология не подвергается критике внутри партии.

То, что когда-то было утопией, мечтой, стало структурой, институтом и каждодневной работой миллионов людей. Они могут ненавидеть её всем сердцем, но другого выбора у них нет: либо будь частью системы, либо пребывай в заключении, пока смерть тебя от него не избавит. И прославленная тройка продолжает рваться вперёд, впряжённые в неё лошади проклинают кучера, кучер проклинает лошадей, и вместе все они осыпают проклятиями иностранцев, которые услужливо уступают дорогу и отходят в сторону.

Разница между профессионалами и любителями обычно состоит в том, оплачивается их труд или нет. Принято говорить, что профессионалам платят за их работу, а любители работают ради удовольствия. На мой взгляд, это определение ведёт к неверным выводам. Людям в Государственном Департаменте и ЦРУ тоже платят, но являются ли они профессионалами? Я предлагаю более точное определение: профессионалы ненавидят свою работу, но выполняют её хорошо; любители получают удовольствие от своей работы, но выполняют её плохо.

Один из моих друзей однажды услышал следующий разговор в московском метро, беседу лейтенанта и капитана, обычных мужчин, едущих домой к своим жёнам и детям после длинного дня на работе.

"Ты знаешь, -- говорил лейтенант, -- я до сих пор не могу прийти в себя от того, как несправедливо с тобой поступили. Подумать только, ты пахал в этой проклятой Эфиопии три года, а когда дела пошли в гору, они тебе на смену прислали этого дурака со связями. И когда к власти после их "великой революции" пришли люди, которых ты нашёл и которых ты готовил в этой Эфиопии, этот дурак пошёл на повышение. А ты до сих про капитан. Какая грязная игра".

Завтра наш обиженный капитан, возможно, сбежит на Запад и приедет в Нью-Йорк. Приехав, он уже будет обладать великолепным знанием приемуществ демократического строя -- ему не нужно будет ничего разъяснять об американских свободах. Он знал про них всю жизнь, даже когда готовил кровавую революцию в Эфиопии, даже когда профессионально ниспровергал эти самые свободы. Но пока он остаётся в Советском Союзе, он будет выполнять свою работу очень хорошо. Он, возможно, делает её по долгу службы прямо сейчас в Сальвадоре. Он ненавидит то, что он делает, но делает это хорошо.

Да, советская система -- это гигантский профессиональный механизм по выполнению подрывной работы, держащий в заточении 275 миллионов людей. Конечно, советская система не идеальна, она, как и все другие, допускает ошибки, но кто может ими воспользоваться? Советская политика планируется на двадцать лет вперёд со значительной определённостью, и для того, чтобы быть успешной, реакция на неё Соединенных Штатов должна быть такой же чёткой и спланированной. А что мы имеем на самом деле? Группу очень милых любителей, небрежно построенную систему разработки политического курса, состоящую из хаотичных и нерегулярных реакций на вчерашние события. Нет ни долгосрочных концепций, ни линии поведения, а просто реакции на ситуации в тех случаях, когда проблемы становятся слишком очевидными.

Это не значит, что в Соединенных Штатах не талантливых людей, или что их никогда не посещают хорошие идеи. Предложение вывести из Европы все советские и американские ядерные ракеты средней дальности, выход из ЮНЕСКО, угроза Москве выйти из ООН -- все эти идеи были прекрасными. Но их нужно развить до уровня принципа, до уровня концепции, прежде чем они начнут приносить плоды.

Вообще, никто в огромном аппарате по разработке внешней политики Соединенных Штатов не знает, что США хотят от Советов. Никто не пытался даже сформулировать этот вопрос. Я однажды поднял эту тему в разговоре с несколькими друзьями, работающими в разных ветвях государственной власти в США, и каждый из них дал мне ответ, отличающийся от остальных. Один сказал, что будет хорошо, если Советы просто оставят нас в покое, другой сказал, что он хотел бы увидеть, как Советы ослабят хватку над Восточной Европой или на деле проявят уважение к правам человека в своей собственной стране. Но ни один из них не попытался понять, как всего этого можно достичь на практике.

Более того, по всей видимости, имеет место полное отсутствие согласия относительно того, что Советы хотят от нас. Действительно ли они испуганы и очень подозрительны, как продолжают утверждать некоторые, или они до сих пор, согласно плану Ленина, хотят совершить мировую революцию? Или, возможно, что-то ещё? На расстоянии всего нескольких тысяч миль от нас находится политическая система, которая держит в порабощении сотни миллионов людей в течение полувека, поддерживает всех до одного из наших врагов, в состоянии уничтожить пять таких планет, как наша, и мы, тем не менее, не знаем, чего они хотят от нас, и чего мы хотим от них.

Тем временем проводятся многочисленные переговоры и подписываются соглашения -- без чёткого понимания целей каждой из сторон. Неизвестно даже, имеет ли терминология, используемая в этих соглашениях, то же самое значение для обеих сторон. И как только они подписываются, они тут же -- на глазах у всех -- нарушаются Советами. Так должны ли США затем объявлять их недействительными? Конечно, нет. Вместо этого Соединенные Штаты бегут к столу переговоров для того, чтобы начать всё заново. Почему?

При отсутствии какой-либо определяющей концепции, политика Америки по отношению к Советскому Союзу руководствуется несколькими "золотыми правилами", возникшими из страха, бессилия и отчаяния.

Самое "золотое" из этих правил и, определённо, самое абсурдное, -- это "продолжать разговаривать". Может ли кто-то доказать, что "продолжать разговаривать" лучше, чем "перестать разговаривать"? Существуют ли какие-либо факты, подтверждающие это правило? Кто-то когда-нибудь пробовал не "продолжать разговаривать"? Конечно, нет. К сожалению, это "правило" -- не просто результат невинной глупости, потому что оно подразумевает, прежде всего, что органические различия между демократическим обществом и тоталитарным обществом могут быть разрешены путём переговоров, которые приведут к соглашению. Это ошибочное представление рисует ложную картину конфликта между Востоком и Западом, представляя его как некое трагическое недоразумение, которое может быть устранено, если мы только войдём в "конструктивный диалог", "попытаемся понять друг друга", "сядем и поговорим", или выполним какой-либо другой ритуал, основанный на либеральной чепухе и рассчитанный на то, чтобы обвинить во всём Запад, который "не понимает" бедный Советский Союз.

Правило, гласящее, что нужно "продолжать разговаривать" отбирает у Запада необходимую ему манёвренность и инициативу решать, когда разговаривать, а когда не разговаривать, и на каких условиях, и с какой целью, и в тоже самое время не возлагает на Советы никакой обязанности "продолжать разговаривать". В результате американская политика становится заложницей советских интересов и начинает зависеть от "одобрения" со стороны Советов. Успех американской политики поэтому оценивается по количеству "соглашений", заключенных между двумя сторонами и по количеству "переговоров", "диалогов" и послаблений, сделанных на пользу Советов, а не самими Советами. В то же самое время такие критерии вносят беспорядок в понимание того, что является "нормальным" в отношениях между Востоком и Западом. Если политика США служит интересам Советов, и если Советы снисходят до "диалога", то в таких случаях принято говорить, что отношения "нормализуются".

В основе этого странного "правила" лежит вполне объяснимый страх: не продолжать разговор страшно. Подобно испуганному ребёнку, потерявшемуся в лесу и начинающему громко разговаривать с самим собой, американцы верят, что диалог с Советами рассеивает опасность войны.

Но что ухудшает и без того тяжёлое положение, так это второе "золотое правило", которого начинают придерживаться, как только начинается "диалог": "Лучше что-то, чем ничего". Возможно, при демократическом устройстве это правило работает, а также срабатывает при ведении переговоров с другой демократической страной. Но когда имеешь дело с Советами, таким путём можно только оказаться ограбленным: они заберут у тебя то, что им нужно в обмен на "что-то", что не нужно ни им, ни тебе. А американцы будут праздновать это событие, как своё достижение: в конце концов они получили "что-то" от Советов, а "что-то", естественно, лучше, чем ничего.

Но проблема заключается в том, что даже это "что-то" с большой вероятностью не будет выполнено Советами, а отношения между странами от этого не пострадают. Потому что как только нарушение договорённостей с их стороны станет очевидным, в силу вступит следующее "золотое правило": "Мы не должны требовать слишком многого от русских", "Мы не должны загонять их в угол". С практической точки зрения это означает, что мы не должны ничего требовать, даже того, что они обещали нам по условиям международных соглашений. Тем временем наша сторона должна продолжать выполнять свои обязательства: мы цивилизованные люди, не правда ли, и не можем копировать поведение Советского Союза, не так ли?

Таким образом, даже если Советам удастся загнать самих себя в тёмный угол, в случае, если они совершат серьёзную ошибку и ситуация заставит их начать отступать и начать отдавать обратно то, что они до этого получили, американские "профессионалы" начнут возмущаться, все как один: "Дайте им путь к отступлению", "Дайте им спасти свою репутацию". И все бросятся спасать репутацию Советов с большим энтузиазмом, чем сами Советы когда-либо это делали. Кто-нибудь может припомнить хотя бы один случай, когда Советы воспользовались бы таким приготовленным для них "путём к отступлению" или проявили малейший интерес к "спасению репутации" и отступили? Зачем им это? Соединенные Штаты всегда придумают хорошее оправдание их поведению и никогда не воспользуется их очевиднейшими ошибками. С такими врагами нужны ли друзья?

Итак, порочный круг теперь завершён: мы начали разговаривать в неподходящее время, мы подписали плохие соглашения, мы отказались призвать наших оппонентов к ответу за их очевидные нарушения этого плохого соглашения; мы даже прикрыли эти их нарушения; и у нас до сих пор нет никакого понимания, что же нужно делать для того, чтобы остановить эту сумасшедшую тройку, грозящуюся смести всё на своём пути. Что будет дальше?

"Продолжайте говорить".

1984 г.

Перевод с английского Алисы Ордабай.

Источник: "Orthodoxy: The American Spectator Anniversary Anthology", Harper & Row, 1987.

Lord Bethell

Vladimir Bukovsky remembered by Lord Nicholas Bethell in his memoires titled Spies and Other Secrets.

Boris Pankin

Boris Pankin, a former Russian Ambassador to Great Britain, recalls his days in London and his encounters with dissidents.

Vladimir Nabokov

Vladimir Gershovich tells a story of Nabokov's contribution to saving Bukovsky from a Soviet prison.

Dina Kaminskaya

Vladimir Bukovsky's lawyer Dina Kaminskaya remembers his 1967 trial in her memoires.

Victor Krochnoi

Vladimir Bukovsky's foreword to chess master Victor Krochnoi's autobiography.

The Bell Ringer

Vladimir Bukovsky's short story published in Grani magazine in 1967.

Vladimir Bukovsky seminal 1984 essay on Russian government's propaganda and subversion strategies.

Peace as a Political Weapon

Ludmilla Thorne reports from Vladimir Bukovsky's first post-exchange residence in Switzerland.

Mother Courage

Vadim Delaunay writes in verse to his friend Vladimir Bukovsky following their 1967 trial.

Vadim Delaunay

Anatoly Krasnov-Levitin writes about Vladimir Bukovsky in a heartfelt essay following Bukovsky's 1971 trial.

Anatoly Krasnov-Levitin

Vladimir Bukovsky warns against censorship in his 1976 letter to Radio Liberty / Radio Free Europe.

Radio Liberty and Censorship

Vladimir Bukovsky's foreword to Andrei and Lois Frolovs' book Against the Odds: A True American-Soviet Love Story.

The Frolovs

Vladimir Bukovsky's 1982 essay on the USSR-inspired peace movement sweeping over the West.

Pacifists Against Peace

Vladimir Bukovsky's obituary written by Alissa Ordabai.

Alissa Ordabai on Vladimir Bukovsky

Grigory Svirsky remembers Vladimir Bukovsky and Victor Feinberg.

Grigory Svirksy

Soviet Dissidents in the French Press. A collection of texts by French political journalists and intellectuals on the human rights movement in the USSR.

To Build A Castle. The quintessential chronicle of the Soviet dissident movement reviewed in the U.S. and the British press by disciplinary scholars, national leaders, and top commentators.

Bernard-Henri Lévy. Leader of the Nouveaux Philosophes movement explains the disregard of the French political establishment toward Soviet dissidents in terms of "ideologically disarmed Europe".

USSR: From Utopia to Disaster. Vladimir Bukovsky examines Goethe's Faust as a prophecy of the socialist movement in his 1990 series of essays translated by Arthur Beard for Soviet History Lessons.

George Bush Senior. Vladimir Bukovsky dispenses advice to the newly elected American President in his 1989 Nаtional Review essay.

Got Light? Vladimir Bukovsky's darkly romantic foreword to Richard Klein's book Cigarettes Are Sublime.

Vladimir Bukovsky's interview in the June 1977 issue of Psychology Today with the renowned
U.S. psychiatrist E. Fuller Torrey.

Glasnost -- How Open? Vladimir Bukovsky, Ernst Neizvestny, and Vassily Aksenov discuss Gorbachev's Perestroika at a Freedom House seminar in Мarch 1987.

Vladimir Bukovsky's foreword to Abuse of Psychiatry by Sidney Bloch and Peter Reddaway

The Political Condition of the Soviet Union. Vladimir Bukovsky sums up Russia's ideological crisis in his enduringly perusasive 1987 essay.

Vladimir Bukovsky in correspondence with Zbigniew Bujak on liberty, national identity, and solidarity.

Against All The Odds. Vladimir Bukovsky's foreword to Andrei and Lois Frolovs' book about their transatlantic love story.

First hundred days of Yeltsin. Vladimir Bukovsky explains why reforms in Russia failed following the 1991 coup.

Writer Vladimir Batshev recalls the day he spent in an enthralling conversation with Vladimir Bukovsky

Vladimir Bukovsky's first days in the West. Chronology and interviews.

Vladimir Bukovsky spells out Putin's mindset and explains how the merging of power structures with mafia helped shape current attitudes within Russian society.

Vladimir Bukovsky speaking at

"The Tragedy of Smolensk -- Polish Plane Crash" Conference in 2011.

SOVIET HISTORY LESSONS