SOVIET HISTORY LESSONS

В своих мемуарах "И возвращается ветер" и "Записки диссидента" Буковский и Амальрик вспоминают своего американском друга и описывают, в частности, как интервью, которые они дали Коулу, стали важной частью обвинения в ходе судов над ними. 

 

Уильям Коул умер в 2006 году в штате Теннесси в возрасте 84 лет. Но его наследие остаётся частью истории России. Его репортажи о карательной психиатрии в СССР положили начало кампании, которую возглавили известнейшие представители западной интеллигенции — в их числе Том Стоппард, Айрис Мердок, Иегуди Менухин и Ванесса Редгрейв. Его разоблачение практики использования психиатрии в целях подавления инакомыслия в СССР способствовало в середине 80-х годов отказу от пыточного метода "укруток" в советских психиатрических больницах. В 1989 году психиатрия перестала быть методом политических репрессий в СССР. Соответствующие законы были изменены, и советские власти признали, что помещение правозащитников в психиатрические больницы имело политическую мотивировку.

 

В ноябре этого года сайт "Уроки советской истории" связался с Роз-Мари Дебекер — бывшей женой Уильяма Коула. Она живет в Испании и любезно согласилась поделиться своими воспоминаниями о поразительном времени, которое её семья застала в Москве. 

 

 

Николя Милетич: Когда вы прибыли в Советский Союз?

 

Роз-Мари Дебекер: Мы прибыли в Москву в августе 1968 года, сразу после оккупации Чехословакии советскими войсками. Я сопровождала мужа, который поехал делать репортаж в Академгородок -- город в Сибири, где находилось много научных институтов. Там нас хотел видеть один учёный и хотел поговорить с нами. Это он рассказал нам о вторжении в Чехословакию. Прежде мы не знали об этом.

 

Н.М.: Был ли у вашего мужа особый интерес к России и к СССР до того, как он приехал работать в Москву?

 

Р.М.Д.: Абсолютно никакого.

 

Н.М.: Он говорил по-русски?

 

Р.М.Д.: Ни он, ни я не говорили по-русски, когда приехали в Москву. Во время нашего пребывания у него не было времени учить русский язык. Со мной же дело обстояло иначе — у меня было свободное время. Я хотела начать обучение в университете, но мне это не позволили. Так что преподавательница приходила к нам домой. Она посвящала время обучению меня грамматике, в то время как я больше хотела расширить свой словарный запас, для того, чтобы общаться с людьми.

 

Н.М.: Какой была ваша жизнь в Москве в то время?

 

Р.М.Д.: Мы жили в домах, отведённых для иностранцев, где жили и многие другие журналисты. У входа был пропускной пункт с охраной, которая никого не впускала. У нас были советские друзья, которых мы не могли пригласить к себе домой, потому что их не пускали в наш дом. Мы могли встречаться только на улице, но не внутри нашего здания. Нам нужно было приходить к ним домой, чтобы повидать их.

 

Диссиденты, однако, могли попадать к нам в дом. Мы приходили к ним, сажали их в нашу машину, и когда въезжали, охрана не могла нас остановить. Но власти, тем не менее, прекрасно знали, кто находился в машине.

 

У нас была горничная по имени Шура. Почти все люди, работавшие у иностранцев в то время, были ветеранами Второй мировой войны. Часто это были люди, совершившие в своё время невероятные вещи. И Шура была тоже невероятной: она участвовала в Сталинградской битве, когда ей было всего 16 лет, и получила несколько наград. Это была очень приятная женщина, очень русская, классический образ русской женщины. Она была на этом рабочем месте уже несколько лет и работала у многих бывших корреспондентов CBS. Она была чем-то вроде "горничной журналистов CBS". Первый год у нас с ней всё складывалось хорошо. А потом начались проблемы — с того момента, как муж начал встречаться с диссидентами.

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

 

 

 

 

Н.М.: Что заставило вашего мужа заинтересоваться диссидентами?

 

Р.М.Д.: Для него встречи с диссидентами были отдушиной. Он не выносил отсутствия свободы, не мог больше этого выносить, он обязательно хотел что-то сделать. Контакты с диссидентами стали средством, чтобы залечить его раны, в некотором роде способом выпустить пар.

 

На самом деле, моему мужу было очень плохо в Москве. И я чувствовала, что мало-помалу ситуация ухудшается. Каждый вечер в нашей квартире проходили встречи с другими иностранными журналистами, в частности с французами. Я видела, что мой муж впадает в депрессию. Он начал выпивать с другими журналистами, чтобы расслабиться. И с тех пор его здоровье и настроение начали ухудшаться.

 

Н.М.: Ваш муж больше, чем другие журналисты, был привержен делу поддержки диссидентов.

 

Р.М.Д.: Да, бесспорно. Для него свобода имела очень большое значение. Эта тема была действительно близка его сердцу. Вероятно, из-за его американского воспитания. Кроме того, он много жил в Европе и много путешествовал, поэтому был более открыт целому ряду вещей. Когда он приехал в Советский Союз, он был к этому совершенно не подготовлен. Он увидел целый мир, о существовании которого не подозревал! То, куда он попал, превосходило его воображение. Морально — и даже физически — это вызывало у него отторжение.

 

Н.М.: Как готовилась та встреча в лесу и как происходили съёмки интервью Буковского?

 

Р.М.Д.: Сначала нам нужно было найти предлог, чтобы избавиться от Шуры, нашей горничной, которая на самом деле шпионила за нами, наблюдала за всем, что мы делали дома, и мешала нашему водителю и нашему секретарю нормально работать. Мой муж решил, что мы больше не можем этого терпеть, и что нам нужно расстаться с ней. Она дала нам повод: однажды вечером, когда нас пригласили в театр, она приехала поздно, а на следующий день мы её уволили.

 

В итоге мы остановились на другой горничной, которая была совершенно невинная и совсем не была шпионкой. С тех пор у моего мужа стало больше свободы, у водителя и секретаря — тоже. Я не знаю, что произошло после нашей высылки с водителем и секретарем. Должно быть, не самые приятные вещи... Не то, чтобы они напрямую помогали нам, но они всё же оказывали нам содействие определенным образом — были за рулём машины, приводили людей... И они всё равно могли видеть всё, что происходило! Вероятно, они не полностью отчитывались перед КГБ. Должно быть, они делали отчёты, потому что вынуждены были, но, вероятно, не полные отчёты. Благодаря тому, что Шуры уже не было, мы смогли организовать ту встречу на поляне в подмосковном лесу.

 

Мне кажется, что это место нашли диссиденты. И выбрали хорошее место! Принять участие в той поездке было приглашено немало людей, чтобы КГБ было сложнее вести наблюдение. Это интервью снимал мой муж. Но диссиденты всё организовали. Для них это было важно.

 

Меня там не было. Мы с мужем подумали, что будет лучше, если я не поеду. В то время я заботилась о своей маленькой дочке в ​​Москве.

 

Н.М.: Как плёнка с интервью Буковского, Амальрика и Якира дошла до Запада?

 

Р.М.Д.: Здесь у нас возникла большая проблема. Потому что когда мы захотели вывезти фильм из страны, мы поняли, что все отказываются нам помочь. Все! Не было никого, кто позволил бы нам положить эту плёнку в их дипломатическую сумку. А нужно было сделать так, чтобы этот фильм был выпущен! Американское посольство не могло нам помочь, им было очень жаль, но они не могли. В то время у них было слишком много проблем с обвинениями в шпионаже.

 

Все отстранились от нас... Не оказалось никого, кроме — в конце концов — канадцев, канадских дипломатов, которые сделали этот решительный шаг. Именно канадцы взяли эту киноплёнку. Мы просили всех, но согласились только они. Спасибо Канаде, это прекрасная страна! Мой муж всё с ними организовал сам, я не участвовала в этом.

 

Н.М.: Какие у вас были отношения с диссидентами, которые приходили к вам в дом?

 

Р.М.Д.: Для меня это не имело никакого отношения к журналистике. У меня была очень душевная связь с ними. Мне очень нравились эти люди, и они были люди темпераментные… они были настоящими русскими, с щедрым темпераментом. Денег у них не было, но каждый раз, когда они приходили, они приносили подарки. Один из них подарил мне иконку, очень маленькую иконку. Некоторые из тех, кого мы встречали, были очень религиозными. Меня поражала их вера.

 

Среди приходивших к нам диссидентов особенно запомнились Буковский и Амальрик, потому что именно их мы видели чаще всего. Они немного говорили по-английски, и мы смогли понимать друг друга и общаться с ними. Помню, Буковский показал нам шрамы от своих ран... Он пережил ужасные вещи. В то время он был молод, он был очень силён, очень силён морально и физически. Он физически пережил очень тяжелые вещи, он действительно страдал во плоти. Амальрик был интеллектуалом этой группы. Он сильно отличался от Буковского. Мы были очень хорошими друзьями с его женой Гюзель, художницей.

 

Н.М.: Ваш муж однажды сказал, что эти диссиденты были "самыми храбрыми людьми, которых он когда-либо встречал"...

 

Р.М.Д.: Он находил этих людей удивительными. Для него эти диссиденты были героями. Свобода для него была очень важна, и эти диссиденты олицетворяли свободу. Между ними и ним возникла настоящая привязанность. Он любил их. Это были настоящие чувства. Это и побудило его сделать то, что он делал. Это выходило далеко за рамки его профессии, это уже было не про журналистику, это шло уже на душевном уровне.

 

Мой муж знал, что такое отвага: он воевал на Тихом океане, когда был очень молод, безо всякого опыта, как и многие американцы, посланные туда. Он прошёл через ужасные вещи, от которых так и не оправился. Ночью ему снились кошмары, он вскакивал с кровати и искал под кроватью автомат… Он очень от этого страдал.

 

Н.М.: 28 июля 1970 года власти сообщили вашему мужу, что его высылают из страны за "деятельность, несовместимую со званием журналиста".

 

Р.М.Д.: Мы оба были в Москве, когда узнали о том, что нас высылают. Нам дали 48 часов на то, чтобы собрать чемоданы и вернуться домой. Я была беременна, и у меня случился выкидыш, и мы боялись инфекции. Вот почему нам пришлось ехать через Хельсинки, чтобы отвезти меня в больницу. Я потеряла ребенка... Это была катастрофа, трагедия как на личном, так и на семейном уровне. Мой муж поехал в Нью-Йорк один с нашей дочерью, чтобы дать CBS свои комментарии о фильме и об интервью. Мне пришлось на какое-то время остаться в Хельсинки.

 

Н.М.: Как ваш муж отнёсся к тому, что его выслали СССР?

 

Р.М.Д.: Думаю, для него это было облегчением, потому что он больше не мог этого выносить. А потом он действительно много пил по ночам, чтобы забыть или чтобы удержаться на плаву, я не знаю… Ему пора было возвращаться домой. На самом деле, мы не были очень удивлены. Мы ждали, что это произойдет в любой день. Мы очень хорошо знали, что это всё равно произойдет.

 

Н.М.: Ваш муж гордился этими интервью с диссидентами?

 

Р.М.Д.: Это был огромный успех для CBS, но мой муж не гордился этим. К тому времени он был уже очень подавлен. Он не стал использовать в своих интересах успех программы "Голоса русского подполья". Он не хотел извлекать из этого для себя пользу, для него это было не важно. Он сделал это в определенном смысле для себя, чтобы изжить все эти страдания, но прежде всего — для них, для диссидентов.

 

Н.М.: После высылки поддерживал ли ваш муж связь со своими друзьями-диссидентами через американских журналистов в Москве?

 

Р.М.Д.: Нет, у нас больше не было связи с Москвой. Мы вернулись во Францию, жили в Париже, где мой муж работал на CBS.

 

Н.М.: Хотел ваш муж в один прекрасный день вернуться в Москву?

 

Р.М.Д.: Нет, не хотел.

 

Н.М.: Сохранял ли он интерес к СССР после высылки?

 

Р.М.Д.: Нет. Думаю, для него всё это было кончено. Возможно, он всё ещё продолжал думать о людях, которых он знал там, но не проявлял никакого интереса к стране. В советских людях мне нравилось только то, что оставалось от их русской души. Это мне нравилось.

 

Я часто одна гуляла по рынкам, чтобы узнать людей и попытаться поговорить с ними. Люди были мне очень интересны. А ему — совсем нет. Для него всё это было в гораздо большей степени политизировано, это был вопрос свободы. Для меня, хорошо знавшей русскую литературу, всё это было по-другому, я старалась максимально использовать своё там пребывание, и там у меня были некоторые очень приятные эпизоды.

 

Н.М.: Когда в 1976 году депортированный из СССР Буковский приехал на Запад, пытался ли ваш муж связаться с ним?

 

Р.М.Д.: Нет, не думаю, что он пытался. Мне не кажется, что он хотел восстанавливать прежние связи, я думаю, что он считал, что эта история закончена. Также мне не кажется, что Буковский пытался восстановить контакты. В то время мой муж очень сильно страдал. Страдал от депрессии. Все последствия его пребывания в России давали о себе знать. Он так и не оправился от своего пребывания в Москве.

​

Перевод с французского Натальи Ибраевой.