SOVIET HISTORY LESSONS
"Благодаря ему мы вышли из психиатрических застенков".
Наталья Горбаневская и Виктор Файнберг —
участники демонстрации на Красной площади 25 августа 1968 года против советского вторжения в Чехословакию —
о том, как Владимир Буковский спас им жизнь.
Снова доходят вести о том, что Владимир Буковский на краю гибели. Снова его мать в отчаянии пишет сюда, на Запад, друзьям. Сообщения о том, что начальство Владимирской тюрьмы перевело Володю на общий режим, не подтверждаются; сведения о том, что он НЕ в одиночной камере, — не под тверждаются; сведения о том, что он прекратил голодовку, — не подтверждаются. Восемь месяцев от него нет ни одного письма, и Нина Ивановна не знает: то ли все письма конфискованы, то ли он уже на такой смертельной грани истощения, что рука не держит перо. А в свидании с сыном ей отказывают.
Судьба Владимира Буковского, даже среди многих трагических судеб, даже среди судеб наших близких друзей, — ранит нас особенно больно. Мы оба не успели познакомиться с Буковским: то короткое время, что он пробыл на воле между выходом из лагеря в 1970 и новым арестом в 1971, совпало с нашим заключением. И тем не менее, он для нас и друг, и больше чем друг. Он спас нас от бессрочной психиатрической пытки.
За это короткое время он написал свою книгу "Оппозиция — новая психическая болезнь в СССР". За нее он и получил свои двенадцать лет. Но именно после этой книги люди на Западе, которые до тех пор только слышали об отдельных случаях психиатрических преследований в СССР, осознали их как систему. Именно после этой книги советским психиатрам пришлось выдерживать атаки своих западных коллег и — волей-неволей — смягчать и затушевывать размах психиатрических политических преследований.
Выход книги Буковского вызвал активную кампанию западной общественности, прессы, радио, наконец — психиатров. И власти стали гораздо реже признавать невменяемыми хотя бы тех политзаключенных, чьи дела могли бы приобрести большую огласку. Тогда же, в первые годы после выхода книги Буковского, из психиатрических тюрем было освобождено гораздо больше политзаключенных, чем обычно.
В то же самое время были освобождены и мы: Наталья Горбаневская — в феврале 1972, Виктор Файнберг — в ноябре 1973. Мы не просто одни из многих в этой волне освобождений, о каждом из которых узнавал Запад и каждое из которых должно было символизировать гуманность кагебистской психиатрии. Оба наши случая были среди тех шести, документация по которым собрана в книге Владимира Буковского. Привлекая внимание общественности к системе психиатрических преследований в Советском Союзе, Буковский привлек внимание и непосредственно к нашей личной судьбе. Благодаря ему мы вышли из психиатрических застенков. Благодаря ему мы здесь, на свободе, на Западе, в безопасности. Благодаря ему — который сейчас, может быть в ту минуту, когда пишутся эти слова, умирает.
Наш долг перед Владимиром Буковским, наша любовь к нему заставляет нас, уже почти в полном отчаянии, обратиться ко всем — выдающимся и рядовым — людям свободного мира. Если Буковский еще жив, вы можете помочь спасти его. Голос каждого из вас может быть услышан властями Совет ского Союза. Ведь был же услышан голос самого Буковского, который не размышлял: "Я мал, я слаб, что я могу один?", а поспешил на помощь и за чужую свободу отдал собственную свободу, здоровье и — остается только надеяться, что не жизнь.
Наталья Горбаневская, Виктор Файнберг.
Участники демонстрации на Красной площади 25.8.68 против советского вторжения в Чехословакию.
Источник: Журнал "Континент", номер 9, 1976 год.
Вадим Делоне о том, как Буковский спас его из психиатрической тюрьмы
Интервью итальянскому журналу "Gente", 22 ноября 1976 г.
тайная полиция, Буковский, не обращая внимания на возможные последствия, распечатал тысячи листовок с призывами меня освободить, которые он лично распространял в институтах и университетах. Это позволило предать гласности мое дело и сформировать студенческие делегации, которые приезжали ко мне, прося и добиваясь моего освобождения.
Он единственный, кто способен сделать что-то эффективное для того, чтобы в СССР начались перемены. Он единственный человек, которого Запад действительно способен понять, потому что он сам понимает Запад и свободный мир. Я уверен — и даже советская власть это знает — что если он окажется на Западе, некоммунистические страны узнают от него ужасную правду, которую они до сих пор не знают о полицейской системе, царящей в нашей измученной стране. Володя — мой товарищ, мой брат и единственный русский, способный дать свободному миру и советскому миру то, что не может больше никто из изгнанных из России людей.
Летом 1966 года в Московском педагогическом институте, где я учился, мы вместе устраивали чтения наших стихов и ставили спектакли. В том же году меня исключили из института за то, что руководству не нравились ни стихи Буковского, ни мои, и меня отправили в психиатрическую больницу, где я пробыл три недели. Именно тогда я понял степень благородства и отзывчивости Володи.
Несмотря на то, что его самого преследовала
Григорий Свирский о
Владимире Буковском в книге "Герои расстельных лет"
"Мы, родившиеся и выросшие в атмосфере террора, знаем только одно средство защиты прав: позиция гражданина". Владимир Буковский в июне 1979 года в Институте Американского Предпринимательства.
"Запад дал миллиарды Горбачеву, и сейчас из них невозможно найти ни одного доллара". Интервью Владимира Буковского газете The Financial Times, 1993 г.
"Мир как политическое оружие". Владимир Буковский о связях компартии СССР и движением за мир в США и Западной Европе.
"В Советском Союзе только человек, которому грозит голодная смерть, решится на такую крайность, как забастовка". Выступление Владимира Буковского на конференции Американской федерации труда.
"Звон множился в гранях росы, тонул в тумане и вызывал умиление в сердцах православных". Рассказ Владимира Буковского, опубликованный 1967 году в журнале "Грани".
"А тебя потопят в анекдотах,
Как свое гражданство в фарисействе."
Вадим Делоне Владимиру Буковскому.
"Чем труднее достичь цели, тем больше жертв нужно принести, и тем ужаснее средства, которые становятся оправданными". Предисловие Владимира Буковского к книге Артура Кёстлера "Слепящая тьма".
Альберт Жоли -- бизнесмен, общественный деятель, друг Джорджа Оруэлла и соратник Владимира Буковского по организации Resistance International -- вспоминает о Буковском в своей книге "A Clutch of Reds and Diamonds".
"Героическая речь Буковского в защиту свободы, произнесенная во время суда, и пять лет его мучений в отвратительной психиатрической тюрьме, будут помниться еще долго после того, как сгинут мучители, которым он бросил вызов." В. Набоков.
"До тех пор, пока существует символ, народ не побеждён. Пуля в спину -- не решение, потому что символы бессмертны". Владимир Буковский об Армандо Вальядаресе.
"В Вас я нашёл человека, который является и русским, и, одновременно, европейцем". Збигнев Буяк в переписке с Владимиром Буковским.
"Героизм становится естественной, единственно возможной для человека формой его поведения. Это дано немногим. Владимиру это было дано". Адвокат Дина Каминская о Владимире Буковском.
Несколько лет назад в Москве меня попросили взять секретарем молодого прозаика, которого власти хотят выслать как тунеядца. "Владимир Буковский", — записал я на календаре неизвестное мне имя. Однако секретарь Союза писателей генерал В. Ильин, повертев в руках поданную ему на подпись бумагу, метнул на меня быстрый взгляд. "Писатель имеет право на секретаря, если зарабатывает более трехсот рублей в месяц, — произнес он скороговоркой и поднялся. — Представите справку?"
Я был уже много лет опальным и такой справки представить не мог. Генерал Госбезопасности знал это... Я набросал дома на листочке фамилии писателей "состоятельных" и вместе с тем готовых к риску. Увы, их можно было пересчитать по пальцам. Наконец место Владимиру Буковскому удалось совместными усилиями отыскать. Место отыскали, а защитить Володю Буковского не смогли...
Теперь Владимир Буковский, к всеобщей радости, на свободе, и он сам, в своих новых книгах, рассказал, как удалось ему сорвать дьявольский план всех этих снежневских-морозовых-лунцев, организаторов психтюрем для инакомыслящих. Благодаря Володе остались жить и Плющ, и Горбаневская, а скольких миновала страшная чаша сия?! А. Краснов-Левитин, трижды заключенный за религиозные убеждения в лагеря, писал, что Володя Буковский "отдает всю жизнь борьбе за правду, помощи страдающим людям, и в этом смысле он, неверующий, в тысячу раз ближе к Христу, чем сотни так называемых "христиан", христианство которых заключается лишь в том, что они обивают церковные пороги. И я, христианин, открыто заявляю, что преклоняюсь перед неверующим Буковским, перед сияющим подвигом его жизни".
Брошюра В. Буковского "Я успел сделать слишком мало", которая содержит и его выступление на суде, - самая дерзкая публицистика сопротивления. Хотя прокурор требовал максимального наказания, которое грозило Владимиру Буковскому, заболевшему в лагерях -- смерти, он не остановился перед тем, чтобы бросить в лицо своим палачам: "...Сколько бы мне ни пришлось пробыть в заключении, я никогда не откажусь от своих убеждений... Буду бороться за законность и справедливость. И сожалею я только о том, что за этот короткий срок — 1 год 2 месяца и 3 дня, которые я пробыл на свободе — я успел сделать для этого слишком мало".
Привлечь внимание мира к советским психтюрьмам Володе Буковскому помогало несколько человек. Среди них Виктор Файнберг, который передавал ему из тюремной психбольницы копии медицинских документов. Виктор Файнберг был единственным участником демонстрации на Красной площади, которого не судили. Во время ареста его так избили, что его нельзя было показывать судьям. У него был расплющен ударом ноги в подкованном армейском ботинке нос, вместо бровей кровавые раны... Коль нельзя судить, ясное дело: психушка...
В психтюрьме в знак протеста Виктор Файнберг голодал сто двенадцать дней. Его связывали мокрой простыней и насильственно кормили, всовывая резиновый шланг не в рот, а в ноздрю, чтобы было болезненней. Три года продолжалась битва за его освобождение. Через три года, когда в борьбу за Виктора Файнберга включился академик Сахаров, а затем и весь мир, КГБ решил выпустить Виктора. Если он будет помалкивать, естественно... Виктора доставили под конвоем в институт Сербского; врачи, под белыми халатами которых угадывались погоны, перелистывая бумаги "излеченного", спросили его с утвердительной интонацией, чтоб понял, какого ответа от него ждут: он, конечно, не разделяет своих прежних заблуждений, ведь со времени событий в Чехословакии три года прошло? Худенький, невысокий, в чем душа держится Виктор Файнберг понял, что погиб. Лгать он не умел. Совершенно. Ответил, тяжко вздохнув, внутренне прощаясь со свободой: "Со времени чешских событий действительно прошло только три года. А со времени подавления венгерского восстания двенадцать лет. А со дня вторжения Николая I в Молдавию и Валахию сто двенадцать лет. Но от этого все эти вторжения не перестали быть разбоем и оккупацией..."
Виктора было приказано упрятать в самую глухую психушку и "погасить личность". Широко известен в России сей медицинский термин. Это было кровной заботой социалистического государства — гасить личность. Шигалев из "Бесов" Федора Достоевского перестал быть литературным вымыслом. Он оказался русской действительностью. Девять десятых народа, по Шигалеву, "должны потерять личность и обратиться вроде как в стадо... Я за Шигалева!.. Мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство".
Виктор остался жить только потому, что его полюбила женщина-психиатр, к которой его доставили как опасного и неизлечимого больного. Позднее она стала женой Виктора. Виктор и наладил дополнительный "транспорт" документов-экспертиз, взволновавший весь мир. Кроме разве что Всемирного конгресса психиатров, который решил "не вмешиваться в политику". Я говорю об этом без страха за судьбу молодоженов: и Виктор, и его жена ныне вне пределов Советского Союза, я был счастлив увидеть Виктора на пороге своей эмигрантской квартиры.
Владимир Буковский и Виктор Файнберг своим героизмом, сердечностью, обаянием, покорявшими даже конвойных солдат, которые передавали "на волю" их пакеты с медицинскими "экспертизами", открыли собой целый поток документальной литературы, - в эти годы она окончательно вытеснила поблекшую прозу профессиональных литераторов.
Источник: https://www.litmir.me/br/?b=137137&p=43
"Старая номенклатура руководит всеми исполнительными функциями этого предположительно нового "демократического" государства". Аналитическая статья Владимира Буковского о первых ста днях правления Ельцина.
"Пацифисты против мира". Владимир Буковский о "борьбе за мир" как о мощном оружии в руках коммунистов.
"Тремя днями ранее, два офицера КГБ, мужчина и женщина, пришли в квартиру Нины Ивановны и сказали ей, что их депортируют вместе с сыном, и что у неё три дня, чтобы собрать вещи". Репортаж Людмилы Торн из первого дома Буковских в Швейцарии.
"Он стал одним из её советников по Советскому Союзу, подспорьем в её готовности бросать вызов коммунизму при любой возможности." Лорд Николас Бетэлл рассказывает о том, как познакомил Владимира Буковского и Маргарет Тэтчер.
Виктор Файнберг о том, как Владимир Буковский спас жизнь ему, генералу Петру Григоренко и другим заключённым советских психиатрических тюрем.
Газета "Гардиан", 5 января 1975 г.
Моим первым спасителем, несомненно, был Владимир Буковский. Он также спас генерала Петра Григоренко, математика Юрия Шихановича и других, которые никогда бы не покинули свои психиатрические тюрьмы живыми, если бы Буковский не рассказал миру о том, что над ними проделывают. Именно он помог вынести наши призывы за пределы этих каменных склепов и опубликовать их за границей. Самые большие из секретов КГБ, так называемые "истории болезни" политических заключенных, брошенных в сумасшедше дома на бесконечные сроки, теперь стали известны миру.
Буковский заседал в своей московской квартире, как министр иностранных дел нашего зарождающегося правозащитного движения, а его личная охрана — сотрудники обычной полиции и агенты КГБ — были выстроены в живую цепочку у входа, проверяя документы у западных журналистов и наших новых бесстрашных "корреспондентов" самиздата.
Его беспрецедентная дерзость перед лицом советской власти потрясла КГБ, породив своего рода суеверный страх перед ним. Это была его единственная защита от правительственной машины, запрограммированной на то, чтобы действовать как полчище африканских муравьев, уничтожающих всё живое на своем пути.
За несколько недель до международного конгресса Всемирной психиатрической ассоциации в Мехико осенью 1971 года психиатры, которые должны были представлять Советский Союз, должно быть, чувствовали себя так, как будто их вызывали в суд по обвинению в пытках и убийствах, при этом не обладая ни малейшими юридическими или моральными основаниями просить о снисхождении. Руководителю российской делегации, академику Андрею Снежневскому, возможно, не понравилась ситуация; во всяком случае, он сначала объявил, что заболел. Однако, в конце концов, он поехал в Мексику.
Пока всё это происходило, в психиатрической тюрьме на Арсенальной улице в Ленинграде, где я был интернирован, происходило нечто невероятное: более половины узников готовили к освобождению. Меня и моего друга Владимира Борисова поместили в одну камеру после того, как мы устроили первую голодовку. Внезапно все наши требования об улучшении условий содержания заключённых были удовлетворены. Было прекращено болезненное медицинское "лечение" политзаключенных. В поведении врачей наблюдалась определённая нервозность.
Когда открылся конгресс в Мексике, психиатрам всего мира была представлена полная документация о неправомерном использовании советской психиатрии для наказаний политзаключённых. В том числе длинные заявления академика Андрея Сахарова и его коллег — Александра Есенина-Вольпина и Валерия Чалидзе. Документация также включала в себя письменные обращения к внешнему миру от заключённых нескольких психиатрических тюрем.
Снежневский, как глава советской делегации на этой, предположительно, научной конференции, не выступил ни с каким опровержением. Он просто предъявил ультиматум: используя язык ортодоксальной советской дипломатии, он сказал, что если будут обсуждаться "внутренние дела" советской психиатрии, то русская делегация не только покинет конгресс, но и откажется от членства в ассоциации. Этого было достаточно для собравшихся психиатров. Возможно, такой взгляд слишком благосклонен; но они, кажется, обманывали самих себя, посчитав, что лучше смогут помочь заключенным психиатрических тюрем, если сохранят отношения со своими русскими коллегами. Генеральный секретарь Всемирной психиатрической ассоциации доктор Денис Ли из больницы Модсли в Лондоне — при поддержке других лидеров ассоциации — пошёл на попятный.
Чудо произошедшего в Мехико состояло в том, что это была битва, выигранная ещё до того, как она началась. Снежневский, который боялся ехать в Мексику, вернулся в Россию героем и с незамаранным членским билетом, как психиатр с хорошей международной репутацией. Для достижения этой цели были принесены в жертву усилия, предпринимавшиеся несколькими из самых храбрых мужчин и женщин России на протяжении многих лет — для того, чтобы сохранить хорошие отношения между академиком Снежневским и доктором Денисом Ли.
Невозможно представить, что означал этот исход всей его борьбы для самого Владимира Буковского. Месяц спустя власти почувствовали себя в достаточной безопасности после тишины в Мексике, чтобы дать ему 12 лет на размышление в тюрьме, трудовом лагере и ссылке. И многие из тех заключенных, которых, как я знаю, должны были выпустить, всё ещё находятся в заключении по сегодняшний день, от Ленинграда до психиатрических тюрем Днепропетровска, Орла и Сычевки.
Александр Солженицын об отказе Буковского бросить друзей в обмен на свободу
Газета "Le Monde", 23 августа 1973 г.
Владимир Буковский, проведший всю свою юную жизнь, перемалываемый чередующимися ножами психиатрических тюрем, обычных тюрем и трудовых лагерей, не сломался и не выбрал предлагаемую ему жизнь на свободе. А вместо этого принёс свою жизнь в жертву, сознательную жертву, за других. В этом году его привезли в Москву и предложили выйти на свободу и уехать за границу при условии, что перед отъездом он откажется от политической деятельности. И всё! И он сможет беспрепятственно выехать за границу и восстанoвить там своё здоровье. По нынешним западным меркам мужества за свободу и освобождение от пыток допускается платить гораздо большим: американские военнопленные считали возможным подписывать любые документы против своей страны, тем самым ставя свою драгоценную жизнь гораздо выше своих убеждений. Но Буковский, ставящий свои убеждения выше жизни, преподносит своим собратьям на Западе поразительный урок, хотя, возможно, и бесполезный. Буковский в ответ поставил своё собственное условие: всех, о ком он писал, выпустить из тюремных психиатрических лечебниц. Для него было недостаточно просто выйти на свободу, не скатываясь к низменному поведению. Он не хотел бежать и бросать других на произвол судьбы. И вот его отправили обратно в лагеря отбывать свой двенадцатилетний срок.