SOVIET HISTORY LESSONS
Иллюстрация Аскера Мурсалиева для сайта "Уроки советской истории".
Сборник рецензий на книгу
Владимира Буковского"И возвращается ветер"
в британской и американской прессе. 1978 - 1981.
Рональд Рейган о книге Владимира Буковского
"И возвращается ветер"
в своём выступлении по радио 29 июня 1979 года
Источник: "Ronald Reagan in His Own Hand", Touchstone, 2001.
"Владимиру Буковскому 37 лет и он провёл половину своей взрослой жизни в лагерях и гнусных советских психиатрических больницах, которые можно называть пыточными застенками. В 1976 году он был изгнан из России в результате обмена на главу чилийских коммунистов Луиса Корвалана. Он написал книгу — "И возвращается ветер". В ней он рассказывает о годах, проведённых в тюрьме и о том, как его разум пытались разрушить в ГУЛАГе и в так называемых психиатрических лечебницах. Но более важным является его рассказ об изменениях, которые происходят в России. Он написал о том, о чём думал, когда КГБ подвозил его к зданию аэропорта в Женеве, в Швейцарии, где происходил официальный обмен на Корвалана: "Я не мог избавиться от странного ощущения, будто по чекистской оплошности провёз нечто дорогое, запретное, чего никак нельзя было выпускать из страны". И он имеет в виду понимание сути того, что происходит в умах и душах советских людей.
Все мы в Америке — все, кто видит в Советском Союзе угрозу свободному миру — знаем о наращивании вооружений и о стремлении СССР завоевать весь мир. Буковский рассказывает нам о Советском Союзе, где диссиденты не прячутся в задворках и подвалах, пытаясь создать подпольное движение. Они говорят открыто и ссылаются на свои права, прописанные в советской Конституции. (Да, такая вещь существует). То, что их сажают в тюрьмы и в психиатрические больницы — это правда, но они доказывают, что 60 лет беспрерывной пропаганды не превратили людей в пассивную массу покорных рабов. ... "С самого верха до самого низа, — пишет Буковский, — никто не верит в марксистские догмы". Он пишет, что все — включая самих рабовладельцев — знают, что построение коммунизма — это просто красивая сказка.
И вот в чём важность этой книги. В сороковые годы, когда Сталин хоронил миллионы и миллионы советских граждан в пыточных лагерях Сибири, наша пресса не писала об этом ни слова. Жертвы находились в абсолютно беспомощном состоянии, потому что казалось, что никто не осведомлён об их отчаянном положении. Буковский ясно даёт понять, что начиная с 60-х годов, когда "Запад" начал осознавать, что его будущее каким-то образом связано с тем, что происходит в советских тюрьмах, заключённые жили с надеждой и с твёрдым намерением продолжать не соглашаться с властями и сопротивляться. Охранники передавали им, что про их голодовки и протесты сообщают по Радио Свобода и по Би-би-си, и это усиливало их решимость не сдаваться.
Пусть наш Государственный департамент примет это к сведению — меньше мирного сосуществования с Политбюро и больше поддержки диссидентам, возможно, принесёт больше пользы, чем армейские дивизии.
С вами был Рональд Рейган, спасибо за внимание.
Перевод с английского Алисы Ордабай.
The Observer (Лондон, Великобритания)
29 октября 1978
Автор: Эдвард Крэнкшоу
Замок был придуман, построен, тщательно обставлен, населён людьми, а его величественные окрестности распланированы — всё это в юном воображении автора, как своего рода терапия, для того, чтобы выжить, не потерять интерес к жизни и присутствие духа в промежутках между допросами КГБ, во время нахождения в карцерах и одиночных камерах. Замок сохранил его рассудок. Какое значение, спрашивает он, могли иметь идиотские вопросы его мучителей, когда он мог повернуться к ним спиной, чтобы зажечь свечи в большом зале своего обиталища в компании своих друзей?
Но строительство замка приходилось только а те повторяющиеся периоды заключения, когда Буковский оставался без книг, без письменных принадлежностей, без чего бы то ни было, кроме своих мыслей. При любой другой возможности он изучал английский язык и читал, читал, читал, чтобы восполнить пробелы в своём незаконченном образовании.
Времени у него было много. В первый раз его арестовали ещё в студенческие годы, и к 35 годам он провёл чуть больше трети своей жизни в тюрьмах, трудовых лагерях и психиатрических больницах. Затем, из-за реакции Запада на его разоблачения, поскольку КГБ не видел другого способа заставить его замолчать (помимо убийства, что, конечно, тогда уже было не comme il faut), он был изгнан из Советского Союза, как инородное тело, в результате обмена на чилийского коммуниста, который Брежневу приходился больше по вкусу. И сейчас он продолжает своё прерванное образование на биологическом факультете Королевского колледжа в Кембридже.
Его замок представлял из себя нечто большее, чем просто мечту: это была настоящая крепость, в которой обитал его дух. Большинство читателей этой рецензии видели Буковского по телевидению и имеют некоторое представление о его неотступном и абсолютном неповиновении советской власти. На мой взгляд, эта книга — уникальное свидетельство. В Советском Союзе было и есть много чрезвычайно храбрых борцов за свободу (больше, чем мы можем себе представить), но мне думается, что только Буковский рассматривал тюрьму и преследования со стороны властей не как репрессии, которых лучше, если возможно, постараться избежать (а если нет, то терпеть), но как знак победы, показатель позитивных достижений.
И, тем не менее, в его действиях не было ни малейшего оттенка тяги к смерти или желания стать мучеником. Он пошёл в тюрьму, потому что настаивал на том, что будет вести себя определенным образом, и сам факт ареста и повторного ареста были доказательством успеха. Он — единственный заключенный, о котором я когда-либо слышал, который в короткие периоды свободы жил лишь с одной мыслью: успеть сделать как можно больше и быстрее, чтобы не пришлось упрекать себя в безделье и упущенных возможностях, когда он снова окажется в тюрьме.
Эта книга представляет собой панораму советской жизни на воле и в тюрьме, увиденную снизу; это увлекательный, хотя и порой переданный через намёки, рассказ о теперь очень известном протестном движении. И это удивительно ценный рассказ о личной одиссеи. Хотя наиболее трогательные отрывки и отрывки, на многие проливающие свет, нужно добывать из этого текста, как драгоценные камни. Шедевр Буковского — это его жизнь, и я думаю, что рассказ об этой жизни произвёл бы более острое впечатление на большее количество читателей, если бы автор изложил факты о поступках, которые он совершал, и о поступках, которые другие люди совершали по отношению к нему, в хронологическом порядке.
Однако пусть вас не пугает причудливая манера изложения: продолжайте читать, и вы будете потрясены. Возможно, только благодаря такому свободному изложению автор смог найти в себе силы рассказать о своём прошлом и в то же время развить свой творческий импульс, в котором жёсткая ирония, невыразимое презрение к нынешним советским правителям и яркое чувство юмора оживляют картину брежневского СССР, картину, увиденную изнутри — из тюрем и лагерей, а также из пространства за их пределами, где вечно царствуют непостижимая коррупция, глупость партийной бюрократии, и печально известные жестокость и глупость КГБ.
На фоне этого убожества вспыхивает яркое пламя немногих героев, известных как "диссиденты" — слово неадекватное и вводящее в заблуждение. Ибо диссидентов в Советском Союзе десятки миллионов, но они молчат. Мы слышим голоса тех немногих, кто выступает с активным протестом. И Буковскому есть что рассказать об их жизни. Это люди с человеческими слабостями, не святые, но смелые. Безоговорочная и простая вера в силу личного поступка — один из самых сильно трогающих душу отрывков в этой книге:
— Почему именно я? — спрашивает себя каждый в толпе. — Я один ничего не сделаю.
И все они пропали.
— Если не я, то кто? - спрашивает себя человек, прижатый к стенке.
И спасает всех.
Так человек начинает строить свой замок.
Я должен добавить, что, как и следовало ожидать, в книге есть несколько достаточно ошеломляющих моментов, вносящих большую ясность в отношение г-на Брежнева к тем из его соотечественников, кого он решает назвать безумными. Мы читаем о печально известной психиатрической троице — Лунце, Морозове и Снежневском, уже без их парадного блеска. Снежневский является тем, кто изобрел эту чудесную душевную болезнь — "вялотекущую шизофрению". По словам Буковского, этот диагноз не был разработан в интересах КГБ, а всего лишь был использован им в своих целях. Что делает Снежневского ещё более зловещим и опасным, чем если бы он был просто прожжённым мошенником, каким я его себе раньше представлял.
Перевод с английского Алисы Ордабай.
The Des Monies Register (Де-Мойн, Айова)
6 мая 1979
Автор: Джоан Банк
Владимир Буковский — это тот тип человека, о котором Уильям Фолкнер говорил в своей Нобелевской речи 1950: "Я верю, что человек не просто выстоит; он победит".
Беспокойный подросток, лагерный адвокат, тюремный борец, нонконформист, идеалист, активист — Буковский достиг большего, чем просто выжил.
Буковский одержал победу в битвах с советской системой начиная с ранних шестидесятых вплоть до своего изгнания из России в 1976 году. Он также построил нечто большее, чем замок. Он и другие политические заключенные возвели мосты к гражданским правам и правам человека для многих своих соотечественников.
Буковский пишет так же, как и жил — с напором, с юмором, с энергией созидания. Его книга читается как приключения одновременно и сорванца, и рыцаря Круглого стола. Этот бунтарь владеет искусством рассказа и знает, что любой анекдот "стоит томов философских сочинний".
В 17 лет Буковский (рождённый в 1942 году) впервые столкнулся с советской системой. Его участие в журнале, опубликовавшем пародии на советскую жизнь, стоило директору школы увольнения, отцу — выговора от коммунистической партии, а юный Владимир получил предписание всю жизнь "вариться в рабочем котле". Но он хотел учиться в университете. Получив официальный запрет на образование, он, тем не менее, сумел попасть в университет.
Позже, вместе с друзьями он организовал "что-то наподобие клуба под открытым небом", читая на Площади Маяковского произведения забытых и запрещённых писателей.
Полицейское государство объявило эти сходки незаконными, и для Буковского началось время тюрем строгого режима, лагерей, где насильно заставляют работать, и лагерей, где убивают.
Чтобы сохранить чувство реальности, избежать апатии и продолжать жить, он стал строителем замков. С помощью "кусочка карандашного грифеля, — пишет он, — я ставил себе задачу построить замок целиком, от фундамента, полов, стен, лесенок и потайных проходов до остроконечных крыш и башенок. … Я накрывал столы и приглашал гостей".
Он сделал большее, чем просто сохранил свой рассудок. Он придумал способ использовать систему против самой себя. Во Владимирской тюрьме, месте для "самых непокорных, самых упрямых: голодовщиков, забастовщиков, жалобщиков", чиновники решили заставить политических заключённых работать. Буковский ответил отказом. Используя официальные правила обжалования, заключённые начали "войну безжалостную, на износ. … Мы завалили официальные инстанции лавиной жалоб". На это ушло два года, но "осада была снята".
Буковский сводил бюрократов с ума. "Понятно ли вам обвинение?" — спрашивали его. "Нет, — говорил он, — объясните мне; покажите мне, что написано в уголовном кодексе". Никто не мог найти экземпляр уголовного кодекса. Что написано в Конституции? Покажите мне. На поиски Конституции ушло четыре дня.
"Героические, незаурядные натуры", которых он повстречал среди некоторых крайне независимых уголовных заключённых, указывают на его собственную исключительную натуру. Его философия была проста:
"Если не я, то кто?" — спрашивает себя человек, прижатый к стенке. И спасает всех.
Таким образом Буковский отсидел 12 лет. Приехав на Запад, он не мог избавиться "от странного ощущения, будто по чекистской оплошности провёз нечто очень дорогое, запретное, чего никак нельзя было выпускать из страны."
Какая страна может позволить себе так растрачивать свои ресурсы?
Перевод с английского Алисы Ордабай.
Associated Press
13 ноября 1978
Кембридж, Великобритания.
Два года назад Владимир Буковский находился в камере № 10 во Владимире, одной из самых охраняемых тюрем России, и вся его жизнь была предопределена.
В 1983 году его 12-летний срок (состоящий тюрьмы, трудового лагеря и ссылки) бы истёк. Он ожидал, что у него потом появился бы "в лучшем случае год лихорадки, называемой свободой", прежде чем его кампания за гражданские права снова вернула бы его в тюрьму. После этого вероятно, последовала бы смерть за решёткой или за колючей проволокой.
Сейчас, когда Буковский разговаривает с нами среди гор книг по биологии, пустых стаканов и неубранной кровати в своей комнате в общежитии Кембриджского университета, всё это кажется чем-то очень далёким, как сибирская зима, тающая под натиском весны. Перед ним открыта новая жизнь.
"Я точно знаю, что следующие три года я буду учиться здесь, а затем, возможно, последующие два года буду вести исследования в области биологии", -- рассказал он новостному агентству Associated Press в своём недавнем интервью.
По его словам, "жизнь теперь не так жёстко предопределена, как раньше".
Этой осенью 35-летний Буковский стал студентом трехлетней программы бакалавриата биологического факультета Королевского колледжа в Кембридже, одного из нескольких западных университетов, его пригласивших.
Он говорит, что хочет закончить университетское образование, которое было прервано в 1961 году, когда он был исключён из МГУ за протестную деятельность, в том числе за организацию публичных поэтических чтений.
Два года назад Буковского каждое утро в 6 часов будил тюремный надзиратель, переходящий от камеры к камере, либо гимн, доносящийся из громкоговорителя. Теперь он с большей вероятностью проснётся от нежного звона колоколов часовни Королевского колледжа или от ревущего мотора мотоцикла в студенческом байк-парке, находящемся прямо под его окном.
Крутой поворот в судьбе Буковского произошёл в декабре 1976 года. Без предупреждения его забрали из тюрьмы и, в наручниках, и вместе с матерью, сестрой и племянником отправили в Цюрих на борту специального рейса Аэрофлота. Там 18 декабря 1976 года он был освобождён и обменян на Луиса Корвалана, лидера чилийской коммунистической партии, который также до этого находился в тюрьме, из которой был направлен в Швейцарию для обмена.
Буковский -- с бритой головой и мертвым лицом от тюремной диеты -- мгновенно стал знаменитостью, символом борьбы нескольких независимо мыслящих людей против могущественной государственной машины.
Президент Картер, возглавляющий новую администрацию, заявляющую о своей приверженности правам человека, принял Буковского в Белом доме. В Москве его, как и следовало ожидать, назвали "марионеткой злобных и воинственных реакционных сил Запада".
С тех пор Буковский побывал в десятке стран с лекциями о борьбе за права человека в России. К своему огорчению, по его словам, на Западе он обнаружил наивность в отношении намерений Советского Союза, и тот факт, что некоторые правительства -- особенно в Европе -- слишком стремятся к одностороннему сокращению оборонного бюджета. Но он также обнаружил, что западные демократии более устойчивы, чем он раньше думал.
"За год и 10 месяцев, что я здесь прожил, -- говорит он, -- я обнаружил, что система намного более стабильна, чем изначально может показаться. Её не так-то просто разложить".
В перерывах между поездками Буковский нашёл время, чтобы написать автобиографию "И возвращается ветер", опубликованную в Великобритании 26 октября и планируемую к выпуску в США издательством Viking Press в начале следующего года. Эта книга о его жизни в России -- резкое обвинение в адрес советской системы.
Но в этой книге также достаточно русских политических анекдотов, которые, как пишет Буковский, "стоят томов философских сочинений", потому что в них можно найти то, "что не оставило следа в печати -- мнение народа о происходящем".
Однажды исчез из Мавзолея Ленин. Принялись искать, ошмонали Мавзолей, нашли записку: "Уехал в Цюрих -- начинать всё сначала".
Сам Буковский проделал то же самое, и, как и Ленин, Буковский внимательно следит за новостями из России -- о демонстрациях, об арестах, и о судебных процессах над несогласными. Он рассказал, что получает от 10 до 30 писем в день, многие из которых касаются кампании по переносу Олимпиады 1980 года из Москвы.
Но он говорит, что пытается постепенно уйти из общественной жизни, по крайней на то время, пока нужно сосредоточиться на учёбе. "Обстоятельства вынудили меня включиться в общественную жизнь, -- рассказывает Буковский. Но это совсем не моё поле деятельности. Моя сфера -- наука. Это одна из вещей, о которой люди не догадываются -- что мы, на самом деле, вовсе не политики".
Находясь в России, Буковский и другие диссиденты считали себя обеспокоенными гражданами, пытающимися убедить власть соблюдать свои собственные законы. Буковский говорит, что пришёл к выводу, что те граждане, которые не протестовали, "причастны к преступлениям режима. Я понял, что единственный способ не стать соучастником -- это выступить против".
Буковский был впервые арестован в 1963 году и обвинён в "хранении и распространении антисоветской литературы", так как у него были обнаружены два экземпляра книги югославского диссидента Милована Джиласа "Новый класс". Он был признан невменяемым и помещён в специальную психиатрическую больницу в Ленинграде. Так начались годы заключения -- в психиатрических больницах, трудовых лагерях и тюрьмах.
Его последний срок начался в марте 1971 года, когда его обвинили в "антисоветской агитации и пропаганде". Одним из его преступлений была передача на Запад досье историй болезней, в котором было задокументировано содержание психически здоровых диссидентов в психиатрических больницах.
Среди сувениров, доставшихся ему с того времени -- язва желудка, которая, по-видимому, сейчас заживает, и артрит колен, который он думает, что заработал во влажных и холодных тюремных камерах. Но впалые щёки исчезли. Сейчас Буковский весит 75 килограмм по сравнению со 59-ю двумя годами раньше.
Спокойно следуя своему расписанию в Кембридже, Буковский не питает никаких надежд или иллюзий относительно возвращения в Россию. Он по-прежнему считает себя "своего рода заключённым на каникулах".
Когда его самолет вылетел из России, сопровождавший его сотрудник КГБ сообщил ему, что он "высылается с территории СССР". Ему выдали советский паспорт сроком на пять лет. Но формальной высылки не было, и сотрудник КГБ сказал ему, что его приговор "остаётся в силе".
"Мне ещё осталось около трех с половиной лет", -- говорит Буковский с ухмылкой, отмечая, что, согласно приговору, он должен сейчас находиться в ссылке. "Я должен сейчас быть где-то в Сибири", -- говорит он.
Перевод с английского Алисы Ордабай.
Newspaper Enterprise Association
2 апреля 1979
Нью-Йорк, США.
Нина Буковская до сих пор не очень часто видится со своим сыном Владимиром. Он учится на биологическом факультете в Кембриджском университете в Англии, а она живет в Цюрихе со своей дочерью и внуком.
Но она счастлива, зная, что Владимир больше не мёрзнет, не голодает и не истекает кровью за решёткой. Он провел 12 лет из своих 36-и в советских тюрьмах, сумасшедших домах и трудовых лагерях просто за то, что выступал против режима, который не терпит инакомыслия.
Два года назад Буковские были высланы из своей страны благодаря шедшей по всему миру кампании, которую возглавила его седоволосая заботливая мать. Она рассказала о том, как происходило её политическое пробуждение, с помощью своей подруги и переводчицы Людмилы Торн во время своего недавнего визита в США.
Бунтаркой г-жа Буковская стала не в юности. Журналистика была её профессией и профессией покойного отца Владимира, с которым она была разведена. Она писала для детского отдела Радио Москвы в течение двадцати лет -- пока её не уволили в наказание за деятельность сына.
"Я давала родителям советы о том, как воспитывать детей, -- вспоминает она. -- Но своего сына я воспитала совсем по-другому".
Карьера Владимира как диссидента началась неожиданным образом в 16 лет, когда он помог основать школьный сатирический журнал с пророческим названием "Мученик". Власти сочли этот журнал "антисоветским".
Владимир взял на себя всю ответственность и был вынужден перейти из своей школы в менее престижную вечернюю. Его матери было сказано отправить его работать на завод, чтобы привести его в чувство. Он отказался подчиняться.
"Произошло со мной что-то такое, после чего не мог я больше быть прежним человеком, -- пишет он в своей автобиографической книге 'И возвращается ветер'. -- Я твёрдо знал: никогда и ни за что на свете не пойду на этот завод вариться в рабочем котле, хоть убей - не пойду!".
"Он преподал мне первый урок храбрости", -- говорит г-жа Буковская об этом случае. Она признаёт, что очень медленно приходила к пониманию того, почему её сын жертвует всем во имя защиты прав человека.
Владимир в последующие два трудных десятилетия часто напоминал ей, чтобы она не боялась властей. Он сравнил общение с ними с нахождением в запертой клетке с дикими зверями; если покажешь, что боишься, они тебя уничтожат.
Впервые Владимир был арестован в 1963 году за фотографирование страниц запрещённой книги Милована Джиласа "Новый класс". Его судили заочно и поместили в психиатрическую "больницу".
Он попадал в заключение ещё трижды. Его последний арест произошёл в 1971 году в наказание за разоблачение советской практики обращения с диссидентами как с психически больными. Он был приговорён к 12 годам тюрьмы, лагеря и ссылки.
Это было самое тяжёлое время для его матери. "Я поняла, что он, вероятно, проведёт остаток своей жизни в заключении", -- говорит она.
Её многочисленные жалобы, адресованные властям относительно того, как обращаются с её сыном, оставались без ответа. Не имея возможности напрямую общаться с Владимиром, однажды она была вынуждена ждать семь месяцев, чтобы узнать, жив он или мёртв.
"Наконец мои глаза открылись, -- говорит она. -- Я поняла, что мы не добьёмся справедливости".
После того, как её выгнали с работы в 1971 году, она начала отправлять обращения через западных корреспондентов. Она адресовала свои письма главам государств, Международному Красному Кресту, ООН.
Одно из её самых пронзительных посланий было адресовано конгрессу, проводившемуся в честь Международного года женщин в 1975 году в Мехико: "Когда моего сына мучают голодом в тюрьме, я не могу есть. Когда он дрожит от холода в своей тюремной камере, я не могу согреться в своей постели. Когда он страдает от боли, я чувствую боль в собственном теле".
Люди на Западе начали вести кампанию за освобождение Владимира Буковского. Они устраивали демонстрации в день его рождения перед зданием советской миссии в ООН и отправляли ему бесчисленное количество писем и открыток.
"Он их не получал, но их получал режим, -- объясняет она. -- Когда КГБ получает мешки писем, они понимают, что люди в курсе того, что происходит".
Кошмар жизни Буковских внезапно закончился в декабре 1976 года, когда Владимира обменяли на чилийского коммуниста Луиса Корвалана в первом негласном признании советского правительства, что в стране есть политические заключённые.
Но бедственное положение тех, кто остался в СССР, никогда не уходит из памяти Буковских. Г-жа Буковская говорит, что особенно переживает о матерях других политических заключённых, с которыми, как она опасается, сегодня обращаются ещё более жестoко, чем два года назад.
"Власть, кажется, пытается просто искоренить правозащитное движение любыми способами, -- говорит она. -- К счастью, многие молодые люди продолжают бороться".
Что жители Запада могут сделать, чтобы им помочь? Г-жа Буковская использует русское слово "гласность". Гласность через демонстрации и кампании по написанию писем. Она добавляет: "Вся надежда правозащитного движения на это".
Перевод с английского Алисы Ордабай.
Star Tribune (Миннеаполис, Миннесота)
6 мая 1979
Автор: Джоэл Баер
Биография Владимира Буковского как оппонента советского режима началась, когда в ответ на подавление венгерской революции он присоединился к секретной организации подростков с романтическими, но неясными политическими целями. С середины 50-х годов он находился в центре движения инакомыслящих как организатор знаменитых поэтических чтений на Площади Маяковского, распространитель самиздата и координатор связей с западной прессой.
Исключенный из МГУ в 1961 году и находившийся пять раз в заключении начиная с 1963 года, он с неоспоримым авторитетом рассказывает не только о жестоком подавлении свободы мысли в России после Сталина, но и о той огромной цене, которую приходится платить за сохранение "суверенитета человеческой совести". Его книга -- прекрасное сочетание автобиографии, политического анализа и духовной одиссеи.
Рассказ о тюремном опыте Буковского захватывает. Он описывает широкий спектр советских тюрем, все четыре "режима" (степени суровости содержания заключённых), методы КГБ по превращению зэков в стукачей и изобретательные контрмеры самих зэков. Мы узнаём о тюремном телефоне -- осушенных туалетных трубах -- и о способах передачи информации, которые сталкивают заключённых и надзирателей с тюремной администрацией.
Мы также узнаём о юморе, который поддерживает дух заключённых в этом конфликте: "Вы ж говорите, что Ленин вечно живой -- пусть разбирается". И они отправляют свои жалобы в Мавзолей Ленина. Во время его голодовки за право выбирать самому себе адвоката, Буковского насильно кормили через нос; он насмешливо замечает: "Вот поди ж ты, жизнь прожил, а не думал, что существует какая-то связь между моим носом и Московской коллегией адвокатов". Буковский пережил тюрьму, не потеряв присутствия духа, и извлёк из этого опыта огромную силу, которую обретает человек, отказавшийся подчиняться.
Буковский преподаёт урок по ведению открытого и пассивного сопротивления. Книга содержит его мысли по ряду важных вопросов -- разрядке международной напряжённости, экономике, преступности, алкоголизму и психическом здоровье в Советском Союзе. Но нигде его голос не звучит более убедительно, чем в критике подпольных движений. Секретность и злость этих движений гарантируют, что в случае успеха они предадут надежды народа на свободу: "Подполье рождает только тиранию, только большевиков любого цвета". Вместо этого он призывает к моральному сопротивлению и говорит об огромной силе человека, отказавшегося подчиняться: "Освобождение не приходит к человеку извне. Оно должно прийти изнутри, и пока большинство из нас не освободилось от подпольной психологии, по-прежнему будут сидеть по кухням наши потомки и спорить: когда же всё это началось?".
Политические убеждения Буковского развивалась по мере развития его интеллекта и его личности. Он закалён тяжёлым опытом, но сумел сохранить идеализм юности. С одной стороны, он отверг подполье в пользу правового подхода Александра Есенина-Вольпина. (Вольпин учил диссидентов занимать "позицию гражданина", неукоснительно подчиняясь законам, чтобы противостоять режиму).
Но Буковский пришёл к этой позиции постепенно и неохотно, так как в душе он остается романтическим воином, приверженцем древнего рыцарского кодекса. "На всю жизнь осталась во мне тоска по людям, которые, не задавая вопросов, всегда встанут рядом".
Этой тоской объясняются его ностальгические описания тюрьмы, где политические заключённые и уголовники были соратниками в борьбе против начальников. Это также объясняет и главный образ этой книги -- замок. На буквальном уровне Буковский рисовал подробные изображения воображаемого замка, чтобы избежать ужаса тюремной жизни; символически же он строит Замок гуманизма, где русский народ может обрести достоинство и отдохнуть. Его замок находится в пространстве вне времени и места, но его эмоциональный центр -- память о той старой России, которая живёт в стихе, услышанном от бабушки:
Кто царь-колокол поднимет.
Кто царь-пушку повернет.
Шапки кто, гордец, не снимет
У святых Кремля ворот?
Буковский, кажется, видит свой героизм, лиризм поэтов-диссидентов и понятия о чести российских заключённых в свете рыцарского духа и рыцарских жестов "у святых Кремля ворот", Кремля, который ныне занят дряблыми серыми тенями, которые напуганны молодцами, стоящими внизу.
Возможно, Буковский преувеличивает, насколько он значим в глазах Брежнева. Единственная ошибочная нота этой книги -- это его убеждённость в том, что его действия наводят на начальство страх. Но если Брежнев не боится Буковского, то он должен его бояться. Эта книга будет прочитана многими людьми -- и как политический документ, и как литературный шедевр, и как откровение души человека, жившего при социализме.
Перевод с английского Алисы Ордабай.
The Baltimore Sun (Балтимор, Мэриленд)
25 февраля 1979
Автор: Роберт М. Слуссер, профессор русской истории Университета штата Мичиган.
Одна из наиболее провокационных и -- для некоторых -- раздражающих вещей, сказанных Солженицыным в его речи на церемонии вручения дипломов в Гарвардском университете в июне прошлого года, заключался в том, что советская система из-за своей жестокости и несправедливости порождает более сильных и стойких людей, чем те, которых можно найти в более толерантном западном обществе. Каким бы сомнительным ни был комплимент Солженицына советской системе, он находит неожиданное подтверждение на уровне отдельных людей, когда мы видим удивительный пример истории жизни Владимира Буковского, ныне студента биологического факультета Королевского колледжа Кембриджского университета. С момента его первого ареста в 1963 году до его насильственного выдворения из Советского Союза в конце 1976 года, он был эпицентром бури диссидентского движения в России, человеком, который в какой-то момент казался способным попрать и заткнуть за пояс всю тяжёлую машину репрессий в СССР.
Буковский родился в Москве во время Второй мировой войны, и ранний период его жизни пришёлся на те зловещие послевоенные годы, когда престарелый Сталин приближался к своему мрачному и окутанному тайной концу. Затем, когда молодой Буковский стал подростком, политические лидеры начали быстро сменять друг друга, борясь за власть, в процессе чего отменяли или расшатывали некоторые из фундаментальных принципов, на которых основывалось правление Сталина. Пик этого процесса отступления от прошлой идеологии пришёлся на эпоху Хрущёва, с 1957 по 1964 год. Не случайно, что именно в этот период диссидентское движение стало новой сильной и жизнеспособной силой в советском обществе. Умный, наблюдательный и наделённый безрассудной честностью, молодой Буковский под влиянием внутреннего императива оказался в центре диссидентского движения и к концу шестидесятых стал одним из его самых стойких поборников. Стремясь уничтожить или хотя бы заставить замолчать Буковского и его соратников, власти не только начали применять по отношению к ним проверенные репрессивные методы, разработанные десятилетиями советской власти, но и начали использовать психиатрические больницы в качестве карательных учреждений для политических диссидентов. Таким образом, тюремная карьера Буковского охватила весь спектр советских репрессивных мер. Каким-то образом, пройдя через всё это, он сохранил рассудок и даже мрачное, но обаятельное чувство юмора. Одна из техник выживания, которую он использовал с превосходным результатом, упоминается в названии книги: как средство ухода от насилия и грязи тюремной жизни Буковский сосредоточился на строительстве величественного замка, обставленного мебелью и наполненного гостями, где могла жить его душа.
Таким образом, книга Буковского -- не просто ещё один вклад в обширную библиотеку книг о тюремной и лагерной жизни, которая, по иронии судьбы, является одним из главных достоинств современной русской литературы. Благодаря его непосредственному участию во многих ключевых событиях непрерывной битвы между инакомыслящими и советским режимом, его книга вызывает острый интерес как первоисточник, рассказывающий о великой духовной драме, разыгрывающейся в настоящее время в Советской России. Только будущее покажет, следует ли рассматривать Буковского как предвестника нового поколения стойких героев, способных бросить вызов советским тюремщикам, или как одного из последних вольнодумцев в обществе, обречённом его правителями на усиливающиеся репрессии и конформизм. В любом случае, он написал потрясающую, временами приводящую в восторг, а временами глубоко удручающую, но ни на секунду не скучную книгу.
Разговорный стиль Буковского, с вкраплениями яркого жаргона заключённых, представляет собой трудную задачу для переводчика. В целом Майкл Скаммелл успешно справился со своей задачей, но американские читатели должны быть готовы к тому, что столкнутся с рядом британских сленговых выражений, с которыми они могут быть не знакомы.
Перевод с английского Алисы Ордабай.
The Sydney Morning Herald (Сидней, Австралия)
10 марта 1979
Автор: Бэрии Льюис
Владимир Буковский, кажется, был рождён для того, чтобы продемонстрировать на деле один из основных парадоксов, высказанных Солженицыным: что в тоталитарном обществе самая большая свобода обретается за решёткой.
В течение семнадцати лет он вёл беспощадную кампанию за гражданские права в Советском Союзе. Двенадцать из этих лет были проведены в тюрьмах, трудовых лагерях и психиатрических больницах, но им не удалось сломить дух этого неукротимого борца.
Буковский сопротивлялся везде: организовывал голодовки и протесты вместе с сокамерниками в тюрьмах, а также составил важное досье о злоупотреблениях психиатрией в политических целях в СССР. Именно это досье позволило западному обществу узнать о нём и о его тяжёлом положении, что привело к изгнанию его из страны в 1976 году, когда его обменяли на чилийского коммуниста Луиса Корвалана.
Враждебность Буковского советскому режиму сформировалась в результате его раннего опыта. 17-летним подростком он издал, казалось бы, безобидный школьный журнал, но оказался вызван в московский горкомом партии по обвинению в идеологическом саботаже. Вердикт о том, что он должен "повариться в рабочем котле" стал бы для менее значительного человека знаком, что битва, которую он пытается вести, уже заранее проиграна.
Но Буковский отказался идти на обычные компромиссы не только с режимом, но -- что более важно -- с самим собой. Он отверг легкую софистику, гласящую, что он может принести больше пользы, притворившись примерным членом общества, чем если будет открыто выступать за справедливость и свободу слова.
И не смотря на то, что он заплатил за свою непримиримость длительным пребыванием в тюрьме, он использовал свои короткие периоды на свободе для организации поэтических чтений на Площади Маяковского в Москве и для ведения кампаний за освобождение других диссидентов и писателей.
Два фактора помогли Буковскому найти подтверждение своей веры в то, что открытый протест -- лучшая линия поведения.
Первый заключался в контрасте между делом Тарсиса и печально известным судом над Синявским и Даниэлем в 1966 году. Все трое были писателями и передали свои рукописи для публикации на Запад. Но, в то время как Синявский и Даниэль использовали псевдонимы, Тарсис выпускал свои произведения под своим настоящим именем. Разница оказалась решающей. Тарсису разрешили покинуть Россию без суда, а Синявский и Даниэль получили серьёзные тюремные сроки. Обвинение создало много шума вокруг их осмотрительного двуличия: рядовому советскому гражданину факт использования псевдонимов казался подтверждением их вины. Буковский был полон решимости не попасться в ту же ловушку.
Вторым фактором стала дружба Буковского с Есениным-Вольпиным, эксцентричным и блестящим правоведом.
Поначалу Буковский с всёлым снисхождением выслушивал настойчивые требования своего друга соблюдать законность и советскую Конституцию -- в конце концов, разве Бухарин, один из авторов Конституции, не стал одной из её первых жертв? Однако он решил проверить действенность идей Есенина-Вольпина на практике, и именно благодаря этим ранним успехам движение за права человека начало расти.
"И возвращается ветер" -- яркий рассказ о последовавшей борьбе за интеллектуальную свободу в России в 1960-х и начале 1970-х годов, а также потрясающая картина советской тюремной жизни. Буковский использует свой природный талант писателя, чтобы оживить историческую хронику рассказами о своём наводящем ужас -- и временами забавном -- опыте.
Его неприятие тирании на интеллектуальном уровне умело уравновешено описанием практических задач, с которыми сталкивается инакомыслящий, когда оказывается в тюрьме. И действительно, большая часть книги читается как вдохновенное руководство по противостоянию советской уголовной системе.
Одним из методов состоял в том, чтобы закупорить бюрократическую систему потоком жалоб и настроить ведомства и чиновников друг против друга. Более того, мелкие должностные лица часто уступают требованиям заключённых из-за страха лишиться поощрений, которые могут быть им не выданы в случае поступления на них многочисленных жалоб, независимо от их содержания.
На личном уровне Буковский понимает, насколько важно избегать дезориентации, особенно когда попадаешь в карцер и камеру-одиночку. Его собственный метод самотерапии заключался в том, чтобы строить замок в своем воображении, представляя точное расположение комнат и даже расположение и цвет мебели. Именно это давало ему силы не реагировать на уговоры следователей, отказываться идти на уступки и не сотрудничать, как это делали некоторые из его друзей:
Я прожил в этом замке сотни лет и каждый камень обточил своими руками. Я строил его, сидя под следствием во Владимире. Он спас меня от безразличия - от глухой тоски безразличия к живому. Он спас мне жизнь.
Однако, как только открытое сопротивление и законные протесты начали набирать обороты в России, государство вытащило козырную карту из своего рукава -- заключение в психиатрические больницы вместо тюрем, что устраняло необходимость в проведении судебных процессов и создавало удобное поле для психологической и химической манипуляции сознанием диссидентов.
Мало кто серьёзно отнесся к заявлению Хрущёва о том, что люди, выражавшие недовольство системой, были психически больными, пока не стало ясно, что видных противников режима переводят из Лубянки и Лефортово в печально известные палаты Института Сербского.
Буковский показывает, как легко получить диагноз сумасшедшего, когда профессора психиатрии, работающие рука об руку с государством, могут заявить, что "идеи о борьбе за правду и справедливость формируются личностями с параноидальной структурой", или когда ваши протесты против злоупотребления психиатрией бесцеремонно отвергаются как "мания преследования".
Буковский прошёл через эти испытания и остался в живых, опять же за счёт создания межведомственного соперничества -- на этот раз между приверженцами теории "вялой шизофрении" и теми, кто ставил диагноз "параноидальная психопатия" в своих попытках дать теоретическое обоснование тому, что диссидентов следует лечить от их "иллюзий".
Книга "И возвращается ветер" должна быть прочитана всеми, кто не равнодушен к правам человека. Это памятник поколению русских диссидентов, их мужественным адвокатам и немногим честным психиатрам, чья борьба за справедливость, соблюдение правовых процедур и право на инакомыслие открывают новые перспективы для общества, которое всё ещё не способно придерживаться своей собственной -- далеко не идеальной -- конституции.
Перевод с английского Алисы Ордабай.
Hartford Courant (Хартфорд, Коннектикут)
1 апреля 1979
Автор: Эдвард Дж. Фут
Владимир Буковский пошёл не по той дороге ещё в подростковом возрасте. Он и его школьные товарищи замечали комичную сторону комсомольских и партийных дел и придумали сатирический журнал. КГБ проявил интерес к талантам Буковского, и с тех пор он никогда не выходил из-под их наблюдения. Одно действие вело к следующему, и вскоре Буковский оказался в тюрьмах, трудовых лагерях и психиатрических больницах -- тех, которые предпринимали согласованные с властями долгие попытки доказать, что он сумасшедший.
В англоязычном издании название книги -- "Построить замок" -- говорит о замке, представлявшем из себя строение, которое Буковский набрасывал на клочках бумаги, отбывая наказания в одиночных камерах. Эта книга -- очередной ужасающий документ, составляющий часть обвинительного заключения в адрес советской социалистической системы. К сегодняшнему дню 35-летний Буковский провёл за решеткой больше половины своей взрослой жизни. В результате он был выслан из Советского Союза в 1976 году и сейчас завершает своё образование в Королевском колледже в Кембридже.
Его основная мысль состоит в том, что гражданский протест при любом режиме может приносить положительные результаты. В его случае давление всемирной кампании за права человека, усилия американских и британских журналистов и Amnesty International помогли вырвать его из щупалец КГБ.
Ни один читатель не может остаться равнодушным к этой хронике, описывающей то, как один русский человек упорно оставался несоветским. "Построить замок" -- лишь первая остановка на пути к становлению Буковского как литератора. Все, для кого важен прогресс человеческого духа и здравого смысла на пути от тьмы к свету, пожелают автору успеха.
Перевод с английского Алисы Ордабай.
Democrat and Chronicle (Рочестер, Нью-Йорк)
11 марта 1979
Автор: Маргарет Торгерсен
Как можно обойтись без термина "кафкианская литература", когда речь идет о последних из недавно вышедших книг о Советском Союзе?
Тем не менее, в случае с Владимиром Буковским, которого его правительство обменяло на чилийского коммуниста в 1976 году после того как он провел 12 из своих 35 лет в тюрьмах, даже этот термин не способен описать чувство краха, потрясения, безнадёжности, и странное чувство стирания личности, которые возникают, когда в СССР человек начинает оказывать сопротивление власти.
В конце концов, Кафка интерпретировал долю людскую так, как он её видел. Ситуации, описываемые в его рассказах, добавляли штрихи к метафоре жизни, которая ему виделась абсолютной загадкой. Но в книге Владимира Буковского очень мало аллегорий, за исключением заглавия книги ("Построить замок" в англоязычном переводе), которое называет метод, к которому прибегал Буковский для того, чтобы сохранить свой рассудок в тюрьме. Центральный аргумент книги Буковского касается не людской доли, а нечеловеческого состояния, в котором личность пребывает в условиях диктатуры.
Аргументы -- основная суть этой книги: она является превосходным призывом к тому, чтобы занять личную моральную позицию вместо того, чтобы организовывать подпольные движения, которые Буковский считает бесполезными.
Воспитываясь в густонаселённой послевоенной Москве, он быстро приобрёл проницательность и скепсис по отношению к системе. Он быстро стал слишком взрослым для того, чтобы продолжать пребывать в радостном опьянении, которое вызывал флирт с диссидентством и романтика разделяемого с другими чувства опасности, а также вера в то, что объединённые усилия могут достичь того, чего не может отдельно взятый человек.
Он пришёл к выводу, что единственная надежда на истинную свободу в середине ХХ века заключается в решении, принимаемом отдельной личностью отказаться подчиняться и отказаться принимать то, что навязывают сверху. В государстве, где самые близкие друзья и самые дорогие члены семьи всегда могут оказаться стукачами, полагаться можно было только на собственный дух.
В этой драматической автобиографии содержатся не только тягостные свидетельства о жестокости официального аппарата, но и тщательно разработанный анализ того, что значит вести сопротивление. Это многие месяцы, проведённые за чтением, написание сотен и сотен письменных жалоб и тысячи заключений о том, что разрешено конституцией, а что нет, поскольку Буковский утверждает, что даже в России правительство хочет -- по крайней мере формально -- следовать законам.
Самое сложное и самое важное -- это готовность снова, и снова, и снова возвращаться в тюрьму, в лагерь, в психиатрическую больницу.
Физическая выносливость Буковского потрясает ещё больше (по крайней мере трусливого читателя, пишущего эти строки), чем его эмоциональная и психологическая устойчивость. Как он мог выдержать избиения, голодовки, холод, болезни?
Он не пытается объяснить, как он смог вытерпеть то, что другие -- столь же храбрые люди -- не смогли. Он не говорит ни о какой религиозной вере, и его взгляд на род людской ни в малейшей степени не является радужным. Его юмор циничен, и в его автопортрете больше дерзости, чем целеустремлённости.
На самом деле, можно почти посочувствовать советским следователям, которые постоянно спрашивали его: "Почему вы продолжаете упорствовать, зная, что всё равно снова попадёте в тюрьму?".
Найдите ответ на этот вопрос, и у вас в руках появится ключ к неразрешимой загадке.
Перевод с английского Алисы Ордабай.
Chicago Tribune (Чикаго, Иллинойс)
4 февраля 1979
Автор: Джейн Мажески
Владимир Буковский стал диссидентом, когда в семнадцать лет основал школьный журнал, в котором публиковалсь легкие шутки о жизни в советском обществе. Власти в ответ отказали ему в праве получить университетское образование. Участвуя в борьбе за соблюдение базовых человеческих прав в Советском Союзе, Буковский сознательно выбрал тот образ жизни, который заставил его провести двенадцать из последовавших семнадцати лет в советских тюрьмах, трудовых лагерях и психиатрических больницах, пока в 1976 году его не обменяли на Луиса Корвалана, коммуниста, находившегося в заключенный в Чили. Хотя опыт взаимодействия Буковского с КГБ служит главным костяком повествования этой книги, она более важна в качестве платформы, с которой Буковский критикует советское общество.
Выдвигая аргументы против теоретических основ марксизма, а также против последствий его внедрения в России, Буковский с помощью своей блестящей критики рисует самый убедительный портрет советского общества из до сих пор написанных. Отрицая возможность успеха марксистской утопии, Буковский говорит: "Удивительная, страшная и бесчеловечная эта мечта о всеобщем абсолютном равенстве -- как только захватывает она умы людей, так сейчас же кровь рекой и горы трупов. ... Только на кладбище обретают люди абсолютное равенство, и если вы хотите создать из своей страны гигантское кладбище, что ж, тогда записывайтесь в социалисты". Отсутствие товаров, мяса, предметов первой необходимости, нехватка жилья (треть московских квартир по-прежнему коммунальные) являются ещё одним напоминанием о провале этого утопического эксперимента.
Самым грозным обвинением в адрес этого эксперимента со стороны Буковского является умышленный подрыв правительством советских идеалов, превозносимых пропагандой. В социалистической действительности те, кто добиваются успеха, аморальны -- лжецы, доносчики, воры. "Идет сознательное и планомерное развращение народа. ... Заработки нищенские, и все крадут с производства, что могут. Что же -- власти этого не знают? Знают, и это им даже выгодно. Тот, кто крадет, не чувствует себя вправе требовать. А если и осмелится, так очень легко посадить его за воровство. Все виноваты". Несмотря на широкую огласку, которую получают дела политических заключённых, подавляющее большинство узников ГУЛАГа составляют простые люди. (По оценке Буковского, треть советских людей побывала в лагере).
Будущее, которое Буковский видит для советского общества, пессимистично. По его мнению, революция может привести только к бойне, после чего возникнет новое тоталитарное государство. Перспектива построения демократического общества путём постепенного отстаивания своих конституционных прав советскими гражданами мало вероятна перед лицом режима, который считает, что "любое неотъемлемое право отдельного человека моментально отнимает у государства крупицу власти". Тем, кто хотел бы увидеть прогресс в деле десталинизации и разрядке напряженности, хорошо было бы напомнить, что в 1961 году количество заключённых, содержавшихся в психиатрических больницах, было незначительным (на самом деле таких больниц было четыре), тогда как сегодня это количество оценивается в пределах от 5000 до 10000. (Часть таких заключённых составляют те, кто пытался зайти в здания посольств иностранных государств. Поскольку не существует закона, запрещающего советским гражданам входить в посольства, это единственный способ наказать их).
Мужество и моральная целостность Буковского и других советских диссидентов, которые продолжают упорствовать в своей борьбе за свободу и платят за это так дорого, при этом зная об относительной невозможности достичь результата, не может не восхищать. То, что эти немногие люди так сильно рискуют -- " чтобы потом не говорить 'я не знал' " -- должно служить укором для людей на Западе. Тем не менее, в наш век хельсинкских соглашений и "моральной дипломатии" письма советских заключённых, направляемые в ООН остаются без ответа; о ситуации в Камбодже и с беженцами из Вьетнама сегодня никто не хочет знать, точно так же как никто в тридцатые годы -- не смотря на существование доказательств -- не хотел знать о сталинских репрессиях.
Перевод с английского Алисы Ордабай.
Longview News Journal (Лонгвью, Техас)
26 августа 1979
Автор: Рон Уилсон
Русский анекдот: "Смотрите, дети", -- говорит советская учительница своим ученикам, указывая на карту. -- Вот Америка. Людям там очень плохо. У них нет денег, поэтому они никогда не покупают своим детям ни конфет, ни мороженого, и никогда не водят их в кино. А вот, ребята, Советский Союз. Все здесь счастливы и обеспечены, каждый день покупают своим детям конфеты и мороженое и водят их в кино".
Вдруг одна маленькая девочка начинает плакать. "В чем дело, Таня, почему ты плачешь?".
"Хочу в Советский Союз", -- рыдает девочка.
Этот анекдот -- больше, чем шутка, утверждает бывший советский диссидент Владимир Буковский в своей книге "И возвращается ветер". Он напоминает о том моменте, когда "почти каждый житель Советского Союза" впервые осознаёт, что реалии этой страны далеки от того, как их изображает руководство страны.
Для некоторых этот момент осознания ставит их на путь несогласия. Так было и с Буковским -- будучи старшеклассником, Буковский впервые столкнулся с властью, когда помог издать школьный журнал, высмеивающий некоторые аспекты советской жизни. Его вызвали в городской совет и подвергли резкой критике. Позже его арестовали за организацию несанкционированных чтений стихов на московской площади.
Но что отличает Буковского от других диссидентов, так это то, как он вёл себя в заключении. Столкнувшись с жестокостью, он начал организовывать голодовки. Столкнувшись с угнетением, он потребовал от своих тюремщиков соблюдать закон. Возмущённый суровыми условиями содержания, он начал масштабную кампанию по написанию писем, наводнив советскую бюрократическую систему жалобами. И своим самопожертвованием и бесстрашным мужеством он добился изменений в советской тюремной системе.
Но суровые тюремные условия -- это лишь часть бесчеловечных мер, которые советское руководство применяет по отношению к таким людям, как Буковский. Гораздо страшнее "советская психиатрия". Брошенные в психиатрическую лечебницу вместе с убийцами, параноиками и преступниками, диссиденты становятся изолированы от реального мира, в который они могут вернуться, только признав свою психическую "болезнь" и пообещав вести себя так, как от них того требуют. Чтобы переубедить особо упорных, советские психиатры используют в своих больницах "три насильных средства". Введение аминазина вводит человека в ступор, в котором он перестаёт осознавать окружающаю реальность. Инъекция сульфазина (серы) вызывает мучительную боль и высокую температуру в течение нескольких дней. Или третье "лекарство" -- "укрутка". Медперсонал заворачивает пациента во влажный холст, который сжимается при высыхании. От мучительной боли пациент-заключённый теряет сознание. Медсёстры ослабляют ткань, чтобы пациент пришёл в себя, а затем снова затягивают её.
Но помимо документирования ужасов, царящих в тюрьмах и психиатрических больницах, Буковский проницательно рассказывает о современной советской жизни. Почему, например, советское руководство не может объявить всеобщую амнистию? Ответ полностью экономический. Поскольку потребительские товары находятся в таком дефиците, экономика не выдержит, если сотни тысяч новых потребителей внезапно выйдут на рынок. Кроме того, наплыв потребителей усугубит и без того ужасающую нехватку жилья -- а ведь заключённому не требуется жильё, пока он в лагере, потому что в лагерях заключённые сами его себе строят. И, наконец, любые бракованные товары передаются на зону, где заключённые не могут выразить своё недовольство качеством.
Во время передышки на свободе Буковский совершил поездку по Сибири с научной экспедицией. Рядом с озером Байкал его грузовик проехал 50 миль по асфальтированным дорогам, по обеим сторонах которых стояли красивые дома -- и всё это в безлюдной сибирской глуши. А среди этих симпатичных коттеджей находилось ухоженное поле для гольфа. Откуда взялась эта аномалия? Очень просто, объясняет Буковский. В 1960 году Эйзенхауэр должен был встретиться там с Хрущёвым. Вся деревня была построена, чтобы пустить пыль в глаза американскому президенту.
А как быть с самими диссидентами? Как американцы могут им помочь? Им можно помочь, заставляя советское правительство осознавать, что репрессии недопустимы. Ведь только порицание, высказываемое общественностью, может заставить руководство изменить свой курс.
А как Буковский характеризует руководство своей страны? Вот таким образом: "Тайно промеж себя распределяют икру, колбасу, всякие импортные товары. Понастроили себе виллы, огородили заборами, поставили охрану, чтоб никто не увидел, как они эту икру лопают. Наплевать им на нас, хоть сдохни!".
"И возвращается ветер" занимает важную нишу в диссидентской литературе. Будучи свидетельством более личного характера, чем "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицына, эта книга читается невероятно легко. И, не смотря на невыразимые страдания автора, она написана просто, в сдержанном стиле, и лишена горечи.
Эту книгу обязательно следует прочитать.
Перевод с английского Алисы Ордабай.
United Press International
17 декабря 1978
Кембридж, Великобритания.
Когда два года назад диссидент Владимир Буковский прибыл в Швейцарию, людей на Западе поразили новостные фотографии измождённого человека, выжившего после 12-летнего пребывания в советских тюрьмах, трудовых лагерях и психиатрических больницах.
Тогда, после своего освобождения из тюрьмы, изгнания из страны и обмена на чилийского коммуниста Луиса Корвалана, Буковский стал объектом внимания и интереса во всём мире. Теперь, более крепко выглядящий Буковский надеется вернуть себе международное внимание с помощью своей новой книги "И возвращается ветер", которая будет опубликована в январе в Америке издательством Viking Press.
Этой осенью он возобновил изучение биологии в Кембриджском университете после 17-летнего перерыва, произошедшего из-за того, что его исключили в 1961 году из МГУ просто за то, что он был тем, кем остаётся и сегодня -- непреклонным в своих убеждениях человеком.
Обсуждая книгу и касающиеся СССР текущие темы в своей комнате в общежитии, Буковский пьёт чай и курит сигареты. То, что стандартно каждый день употребляют студенты, было для него драгоценной редкостью два года назад.
"И возвращается ветер" -- сконцентрированное, эмоциональное описание того, как советское правительство безуспешно пыталось сломить волю Буковского, прибегая к карательной психиатрии и заключению. В 1972 году он был приговорен к 12 годам за то, что он передал на Запад информацию о злоупотреблениях в сфере советской психиатрии.
Название книги (в англоязычном издании -- "Построить замок") отсылает к сложному, дисциплинированному мыслительному процессу, который помог ему выжить: "Я ставил себе задачу: построить замок целиком. ... Я прожил в этом замке сотни лет и каждый камень обточил своими руками. Я строил его, сидя под следствием во Владимире. Он спас меня от безразличия - от глухой тоски безразличия к живому. Он спас мне жизнь".
Последней книгой, написанной русским диссидентом, взволновавшей американскую общественность, была книга Александра Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ". Буковский сравнивает эту книгу со своей. "В 'ГУЛАГе' Солженицын пишет о сталинском режиме и о преследованиях прошлых времён. Моя книга описывает более поздние события -- с середины пятидесятых до семидесятых годов. Она больше рассказывает о нынешнем движении. Не столько об их историческом контексте, сколько о том, как люди после пятидесяти лет репрессий начали сопротивляться".
По мнению Буковского, лучший способ, которым американцы могут поддержать советских диссидентов -- это голосовать за сочувствующих им официальных лиц, осознающих опасность, которую несёт разрядка для отношений между США и СССР. "Идея разрядки заключается в поддержании стабильности, но на самом деле она позволяет СССР под своим прикрытием увековечивать существующую систему. Советское правительство не хочет перемен", -- говорит Буковский, качая головой.
Думая о будущем, Буковский полагает, что возможный преемник Брежнева Константин Черненко будет столь же непримирим в вопросах прав человека. "Их реакция -- это реакция не отдельных людей, а системы. Их слишком много внутри системы, чтобы что-то изменилось".
На этом фоне позиция президента Картера в отношении прав человека, по мнению Буковского, ослабла, но это не вина Картера. "Картер очень хорошо действовал в начале своего срока, но его начали одёргивать европейские правительства, особенно во Франции и Западной Германии. Так что я бы не стал винить его за непоследовательность, поскольку уверен, что он был искренен".
Эта неспособность западных стран сформировать сильный единый фронт против советской политики симптоматична. Буковский согласен с основными положениями речи Солженицына в Гарвардском университете в начале этого года об истощении Запада. "Странно видеть такое расслабление на Западе, такое отсутствие внимания к угрозе, нависшей над их свободами. Это трусливо", -- с горечью говорит Буковский.
Точно таким же образом, отмечает он, Запад будет застигнут врасплох, если будет в слишком оптимистично оценивать недавние события в Китае и Румынии. Буковский предсказывает, что недавно возникшие послабления в вопросах свободы слова в Китае продлятся недолго. "Конечно, было бы хорошо, если бы свобода слова действительно существовала в Китае. Но не заблуждайтесь относительно целей этих послаблений. Меня удивляет, как западное общественное мнение всегда переоценивает такого рода вещи. Это именно то, что происходило при Хрущёве в шестидесятые годы. Это была временная мера, рассчитанная на улучшение отношений с Западом. А Запад подумал, что это 'либерализация' ". Он произносит это последнее слово с саркастической ноткой.
А независимая линия Румынии в Варшавском военном договоре "не новость, потому что в течение многих лет главное стремление Румынии заключалась в том, чтобы не быть слишком близкими союзниками СССР". Кроме того, президент Румынии Чаушеску в конечном итоге придерживается той же жёсткой позиции, что и Советский Союз, когда дело касается внутренних репрессий, направленных против правозащитников, подчеркивает Буковский.
На вопросы он отвечает лаконично, но не без чувства. Лицо у него не стоическое; в нём присутствует напряжение, и видно, что он осознаёт, что ему ещё предстоит сделать гораздо больше, чем он на данный момент успел.
Теперь он сосредоточен на ведении международной кампании по переносу Олимпийских игр 1980 года из Москвы. Кампания нашла поддержку в Великобритании, но Буковский понятия не имеет, как обстоят дела в США. Однако он не предвидит тёплой реакции со стороны Америки. Он отмечает, что руководители высшего руководящего звена американского телевидения не желали бы разрыва связей, от которых зависит их крупная инвестиционная сделка с советскими чиновниками по трансляции игр.
Но если игры будут проведены в Москве, это станет "катастрофой". "Советское правительство хочет устроить грандиозное шоу только ради того, чтобы пустить пыль в глаза, чтобы попытаться убедить людей, что у них никогда не происходит ничего плохого". Кроме того, Международный олимпийский комитет нарушает свои собственные правила, позволяя авторитарному режиму поводить у себя игры, добавляет он.
По словам Буковского, продажа технологий Советскому Союзу -- ещё одна область, где стремление к получению прибыли перевешивает необходимость занятия твёрдой моральной позиции. Американские бизнесмены легко обходят законодательство, ограничивающее такие сделки, "используя свои филиалы в Западной Европе для ведения торговли за пределами сферы влияния правительства США".
Буковский хвалит сенатора Генри Джексона, демократа из штата Вашингтон, за то, что он связывает торговлю в сфере технологий между США и СССР с требованиями от Советского Союза позитивных инициатив в области прав человека.
В Великобритании рабочие -- а не их руководители -- разочаровали диссидентов, не сумев объединиться в знак протеста против помещения профсоюзного активиста Владимира Клебанова в психиатрическую больницу. Бывший советский шахтёр пытался организовать профсоюз, чтобы придать гласности жалобы рабочих. Лондонская газета Daily Mail в недавней редакционной статье упрекнула исполнительный комитет Британского национального союза горняков за то, что он молчал по этому поводу.
Буковский комментирует: "Главный идеал профсоюзов -- международная солидарность. Они гордятся этим, в тех случаях, когда, например, дело касается Южной Африки. Но многие совершенно молчат относительно стран Восточной Европы". Тем не менее, он называет других британских профсоюзных активистов, которые выступали в защиту российских диссидентов, и говорит, что уверен, что их поддержка будет расти.
Он также с оптимизмом смотрит на то, насколько хорошо британские газеты информировали общественность о советских проблемах. По его словам, в Великобритании пресса освещает этот вопрос лучше, чем их американские коллеги. Французы и итальянцы также проницательно пишут о событиях в СССР.
Недавние опросы, проведённые в этих двух странах, предсказывают сначала пик, а затем постепенный упадок еврокоммунистических сил. Но Буковский не очень верит в эти пророчества. Французы и итальянцы особенно внимательно следят за советскими проблемами, потому что, как он с горьким смехом говорит, "для них это всё равно что заглядывать в собственное будущее".
Перевод с английского Алисы Ордабай.
"Старая номенклатура руководит всеми исполнительными функциями этого предположительно нового "демократического" государства". Аналитическая статья Владимира Буковского о первых ста днях правления Ельцина.
"Пацифисты против мира". Владимир Буковский о "борьбе за мир" как о мощном оружии в руках коммунистов.
"Тремя днями ранее, два офицера КГБ, мужчина и женщина, пришли в квартиру Нины Ивановны и сказали ей, что их депортируют вместе с сыном, и что у неё три дня, чтобы собрать вещи". Репортаж Людмилы Торн из первого дома Буковских в Швейцарии.
"Он стал одним из её советников по Советскому Союзу, подспорьем в её готовности бросать вызов коммунизму при любой возможности." Лорд Николас Бетэлл рассказывает о том, как познакомил Владимира Буковского и Маргарет Тэтчер.
"Буковский был таким гигантом, что даже в самой толще тюремного мрака встречал темноту светом. Такой силы был его огонь, что долго находиться рядом и оставаться прежним не было возможным". Алиса Ордабай о Владимире Буковском.
"С окрашенным миролюбием скепсисом он подержал в руках и полистал паспорт, который я ему протянул после обмена обычными для первых минут знакомства фразами". Борис Панкин, посол России в Великобритании, вспоминает о Буковском.
"В 1967 году следователь, закончив дело о демонстрации, главным инициатором которой был Владимир, сказал: 'Если бы я мог выбирать сына, я выбрал бы Буковского' ". Анатолий Краснов-Левитин о Владимире Буковском.
"Длинная тень пытки". Статья Владимира Буковского в газете Washington Post о тюрьме Гуантанамо Бэй и причинах, по которым ни одна страна не должна изобретать способы легализировать пытки.
![Kontinent[6913].jpg](https://static.wixstatic.com/media/585502_3caef4ec02ea4e52ad74bdb093111e2c~mv2.jpg/v1/crop/x_219,y_195,w_228,h_219/fill/w_135,h_130,al_c,q_80,usm_0.66_1.00_0.01,enc_avif,quality_auto/Kontinent%5B6913%5D.jpg)
"Западные СМИ рассматривают своих сотрудников не как приказчиков в лавке, а как людей, отдающих свои творческие силы делу". Письмо Буковского руководству радиостанции "Свобода" о недопустимости вводимой ими цензуры.
"Мир готов уступить во всем, лишь бы мировой бандит наконец насытился и угомонился". Вступление Владимира Буковского к книге гроссмейстера Виктора Корчного.
"Благодаря Володе остались жить и Плющ, и Горбаневская, а скольких миновала страшная чаша сия?" Писатель Григорий Свирский о Владимире Буковском и Викторе Файнберге в своей книге "Герои расстельных лет".
"Почему брак между американкой и русским рассматривается как измена родине?" Предисловие Владимира Буковского к книге Андрея и Лоис Фроловых "Against the Odds: A True American-Soviet Love Story".
"Звон множился в гранях росы, тонул в тумане и вызывал умиление в сердцах православных". Рассказ Владимира Буковского, опубликованный 1967 году в журнале "Грани".
"А тебя потопят в анекдотах,
Как свое гражданство в фарисействе."
Вадим Делоне Владимиру Буковскому.
"Чем труднее достичь цели, тем больше жертв нужно принести, и тем ужаснее средства, которые становятся оправданными". Предисловие Владимира Буковского к книге Артура Кёстлера "Слепящая тьма".
Альберт Жоли -- бизнесмен, общественный деятель, друг Джорджа Оруэлла и соратник Владимира Буковского по организации Resistance International -- вспоминает о Буковском в своей книге "A Clutch of Reds and Diamonds".
Vladimir Bukovsky's foreword to Abuse of Psychiatry by Sidney Bloch and Peter Reddaway
The Political Condition of the Soviet Union. Vladimir Bukovsky sums up Russia's ideological crisis in his enduringly perusasive 1987 essay.
Vladimir Bukovsky in correspondence with Zbigniew Bujak on liberty, national identity, and solidarity
Against All The Odds. Vladimir Bukovsky's foreword to Andrei and Lois Frolovs' book about their transatlantic love story
"Героическая речь Буковского в защиту свободы, произнесенная во время суда, и пять лет его мучений в отвратительной психиатрической тюрьме, будут помниться еще долго после того, как сгинут мучители, которым он бросил вызов." В. Набоков.
"До тех пор, пока существует символ, народ не побеждён. Пуля в спину -- не решение, потому что символы бессмертны". Владимир Буковский об Армандо Вальядаресе.
"В Вас я нашёл человека, который является и русским, и, одновременно, европейцем". Збигнев Буяк в переписке с Владимиром Буковским.
"Героизм становится естественной, единственно возможной для человека формой его поведения. Это дано немногим. Владимиру это было дано". Адвокат Дина Каминская о Владимире Буковском.
Vladimir Bukovsky on Radio Liberty 2018
A Companion to Judgement in Moscow
Vladimir Bukovsky on Ukraine 112
Vadim Delaunay to Vladimir Bukovsky
Vladimir Bukovsky heads a discussion at the American Enterprise Institute
America's
Crack-Up. A US foreign policy essay by Vladimir Bukovsky
![Kontinent[6913].jpg](https://static.wixstatic.com/media/585502_3caef4ec02ea4e52ad74bdb093111e2c~mv2.jpg/v1/crop/x_332,y_209,w_118,h_114/fill/w_124,h_120,al_c,lg_1,q_80,enc_avif,quality_auto/Kontinent%5B6913%5D.jpg)
Vladimir Bukovsky on censorship in his letter to Radio Liberty
Vladimir Bukovsky's foreword to Arthur Koestler's Darkness at Noon
Буковский и Урбан. Писатель Джордж Урбан беседует с Владимиром Буковским в развёрнутом интервью для журнала Encounter.
Журнал Terra Nova. Алекс Федосеев беседует с Владимиром Буковским о внутренней политике России и революциях в Киргизии и в Украине.
Предвыборный манифест Владимира Буковского, 2007 год.
"Мы, родившиеся и выросшие в атмосфере террора, знаем только одно средство защиты прав: позиция гражданина". Владимир Буковский в июне 1979 года в Институте Американского Предпринимательства.
"Запад дал миллиарды Горбачеву, и сейчас из них невозможно найти ни одного доллара". Интервью Владимира Буковского газете The Financial Times, 1993 г.
"Мир как политическое оружие". Владимир Буковский о связях компартии СССР и движением за мир в США и Западной Европе.
"В Советском Союзе только человек, которому грозит голодная смерть, решится на такую крайность, как забастовка". Выступление Владимира Буковского на конференции Американской федерации труда.
The Daily Utah Chronicle (Солт-Лейк-Сити, Юта)
18 мая 1979
Джейкоба Атлас -- бывший генеральный продюсер CNN, режиссёр-документалист, а также рок-критик и автор известной серии интервью с Джимом Моррисоном -- пишет о книге Владимира Буковского "И возвращается ветер" 18 мая 1979 года в газете "The Daily Utah Chronicle":
В своём недавнем интервью телепрограмме "60 Minutes" звезда балета Михаил Барышников, покинувший СССР в 1974 году, сказал потрясённому журналисту Майку Уолесу, что никто не может оставаться честным человеком, живя в Советском Союзе. Поражённый, Уолес повторил свой вопрос: "Вы хотите сказать, что несколько сотен миллионов людей неспособны быть честными?". На что Барышников ответил: "Лгут друг другу каждый день".
Мы начинаем что-то узнавать об этой каждодневной жизни из растущего числа свидетельств -- свидетельств, полученных не от посетивших СССР иностранцев, а от мужчин и женщин, любящих свою страну. Последнее пополнение в библиотеке диссидентской литературы -- книга Владимира Буковского "И возвращается ветер", яркие воспоминания, написанные самым известным русским диссидентом. ... Буковский заплатил дорогую цену за свою независимость. Находясь то в одной, то в другой тюрьме, перенося пытки, издевательства и воздействие медицинских препаратов, Буковский перенёс все унижения, которые -- как мы начинаем сейчас узнавать -- являются уделом инакомыслящих в Советском Союзе. Удивительно то, что в его мемуарах нет ни горечи, ни обвинений. Вместо этого эта книга представляет из себя искусно написанный рассказ, наполненный юмором и проницательным анализом причин и взаимосвязей. Мы знакомимся с той жизнью в России, которую редко видим, включая познавательный раздел о роли анекдотов в СССР, которые являются одним из редких дозволенных способов выразить своё недовольство правительством.
Но что, пожалуй, является самым впечатляющим в этой книге -- это рассказ Буковского о тоске и страхе, царящих в Советском Союзе. Эта книга ясно даёт понять, что каждый гражданин -- это потенциальный стукач, что ложь -- это часть жизненного уклада и предательство царит повсеместно. Но не смотря на то, что предмет, который изучает Буковский, чудовищен, сам он -- далеко не Солженицын, требующий возмещения долга. Буковский сохраняет чувство юмора и свой собственный взгляд на жизнь. Когда он, наконец, оказался в Швейцарии, он почувствовал, что пронёс через границу внутри себя ценность, которую не смог отобрать никакой агент КГБ -- опасную ценность, которую нельзя было вывозить из страны -- дар искренности и способность смеяться.
Перевод с английского Алисы Ордабай.
The Boston Globe (Бостон, Массачусетс)
16 апреля 1979
United Press International
Кембридж, Великобритания.
Владимир Буковский, советский диссидент, заплативший за своё сопротивление двенадцатью годами заключения в тюрьмах, психиатрических больницах и трудовых лагерях, с честью сдался микроскопу. Буковский, которому 35 лет, учится на первом курсе Кембриджского университета и посвящает занятиям биологией от двенадцати до пятнадцати часов в день.
Он также нашёл время, чтобы написать книгу "И возвращается ветер", чтобы помочь другим диссидентам, всё ещё находящимся в России, а также чтобы переехать в свой собственный дом. Но учеба остаётся на первом месте. "Я всегда хотел заниматься исследованиями в области физиологии мозга, -- говорит он, сидя в ничем не украшенной гостиной своего "абсолютно заурядного" дома. -- Это то, чем я всё ещё хочу заниматься".
Прошло два года с момента его освобождения в обмен на лидера чилийских коммунистов Луиса Корвалана. За это время ничто не замутнило его понимание вещей, которое питало и поддерживало его в течение двенадцати лет заключения. Можно сказать, что он сейчас находится между двумя замками. Дом с тремя спальнями, купленный в Кембридже, не имеет ничего общего с замысловатым сооружением, построенным в его воображении и отделанном плитка за плиткой, башня за башней, гобелен за гобеленом, для того, чтобы не дать ему сойти с ума в те годы. "Я прожил в этом замке сотни лет и каждый камень обточил своими руками, -- пишет он в свой книге. -- Он спас меня от безразличия - от глухой тоски безразличия к живому. Он спас мне жизнь".
"Не сейчас", -- усмехается он в ответ на вопрос, хочет ли он построить что-то из настоящих камней. "Я жду подходящего момента".
Это активное ожидание. Несмотря на упорный труд, которого требует соревнование со студентами, которые вдвое моложе его, и на необходимость отвечать на 30 писем в день, он полон твёрдой решимости закончить обучение, начатое 18 лет назад в МГУ. Его исключили за то, что он редактировал авангардный поэтический журнал. "Мне труднее усваивать материал, концентрироваться и запоминать", -- говорит он о своём позднем для учёбы в колледже возрасте. Тот факт, что он больше не подросток, помогает, говорит он, но не во время экзаменов.
Перед нами не терзаемый прошлым человек. Болезненно выглядевший заключённый со впалыми щеками, сошедший с трапа самолёта в Швейцарии в декабре 1976 года, теперь представляет из себя непринуждённо раскованного, гораздо более плотно сложенного студента колледжа, одетого в коричневые кордовые брюки, полосатые носки и мокасины. Юмор и него лёгкий и острый, а быстрый ум никогда не даёт осечек.
Доход от книги, вышедшей в на данный момент на семи языках, обеспечил финансовый комфорт -- оплату обучения в Кембридже и поддержку, которую он оказывает своей матери, сестре и племяннику, которые живут в Швейцарии, где мальчик лечится от рака.
Он любит долгими ночами, до утра, беседовать со своими однокурсниками и уделяет всё возможное время кампании по бойкоту Олимпийских игр 1980 года в Москве и консультированию таких организаций, как Amnesty International. Запад для него -- это инструмент, средство, место, где он может делать то, что ему нужно. Он сам управляет своей жизнью. И всегда ей управлял -- и во время несанкционированных поэтических чтений, которые он устраивал на Площади Маяковского в Москве, и в Институте Сербского, где врачи ставили ему диагнозы, и в советском суде, где он был приговорён к 12 годам в 1972 году. "Независимо от того, как долго я буду оставаться в заключении, -- сказал он тогда, -- я никогда не откажусь от своих убеждений".
И тогда, и сейчас для него важна честность. Он не тратит время на размышления о неоднозначности многих вещей и о человеческих недостатках, которыми полна жизнь на Западе. Но он думал о том, что здесь не так. "На Западе не осталось такой вещи, как капитализм", -- сетует он. -- Даже в Америке меня это удивило. Социализм внедрён в человеческие умы. Люди приняли его психологически, мысленно. Вы можете видеть это по неэффективности бюрократического аппарата и по тому, как настоящий интерес для себя люди ищут в самом процессе работы. Они не очень заинтересованы в получении денег".
Хотя он принимал активное участие в создании профсоюзов в Советском Союзе, он считает, что на Западе, особенно в охваченной забастовкой Великобритании, "разработана целая система захвата заложников".
"Я покупаю билет, чтобы куда-нибудь поехать и еду с вещами в аэропорт, -- рассказывает он. -- А мне говорят, что идёт забастовка, и что я должен там сидеть и ждать. А мужчина рядом со мной пытается попасть во Францию раньше, чем умрёт его мать. И мы становимся заложниками в чужом диспуте. Это нарушение моих прав".
Он разочарован, что президент США Джимми Катер, очевидно, прекратил свою кампанию за права человека во всём мире. "Это было замечательно, -- говорит он. -- Это было именно то, что нужно. Он, Картер, был готов форсировать проблему, но не получил необходимой поддержки от Европы, и теперь момент упущен".
Перевод с английского Алисы Ордабай.
The Charlotte Observer (Шарлотт, Северная Каролина)
20 мая 1979
Автор: Сэнди Розенберг
Владимир Буковский рано осознал, что ему придётся бороться за свою свободу, за здравие своей души, за своё выживание. Когда ему было 17 лет, ему был вынесен выговор за публикацию поэтического журнала и было приказано начать работать, а не учиться. Молодой диссидент дал отпор.
Тайно поступив в университет, он изучал там биологию в течение года, пока не был обнаружен властями. Ему не позволили сдать экзамены, заклеймили его как "неспособного к учёбе" и отчислили навсегда.
Он не сдался и не сложил руки. "Ты не можешь онеметь, не имеешь права быть безразличным, -- пишет Буковский. -- Потому что именно в такой момент тебя пробуют на зуб. ... Тут-то берут тебя и охрясь об колено! ... Оно, это безразличие, будет шептать тебе в ухо: главное - выжить! Думай о сегодняшнем дне, прожил его - и слава Богу". Воля Буковского к выживанию снова и снова подвергалась испытаниям в кабинетах КГБ, тюремных камерах, трудовых лагерях и психиатрических больницах.
Буковский был несгибаем. "Причины, которые загнали меня в тюрьму в первый раз, загонят и во второй, и в третий. Они, эти причины, неизменны, как неизменна и сама советская жизнь, как не меняешься и ты сам. Никогда не позволят тебе быть самим собой, а ты никогда не согласишься лгать и лицемерить. Третьего же пути не было".
"И возвращается ветер" -- пронзительный рассказ о зверствах советской власти: кровопролитии, преследованиях, душевных страданиях, которым подверглись многие узники советского режима. Начиная со своего первого ареста за участие в поэтических чтениях на Площади Маяковского в 1963 году до изгнания из России в обмен на лидера чилийских коммунистов Луиса Корвалана в 1976-м, Буковский рассказывает об унизительном чувстве несвободы, чувстве безнадёжности и бессилия, о бесправии. Он описывает тюремную систему в Лефортово и нечеловеческие условия содержания (отсутствие еды, тепла и даже туалета).
Пытки были мучительными: инъекции серы вызывают невероятно высокую температуру и приводят к потере сознания. Инъекции аминазина погружают заключенного в бессознательное состояние, а "укрутки" ведут к тому, что человек теряет сознание или задыхается под давлением сжимающихся вокруг его тела полосок холста.
"И возвращается ветер" -- яркая летопись жизни, имеющая отношение и к вам, и ко мне. Проблемы, с которыми сталкиваются советские люди, касаются всего человечества.
"Мы никогда не избавимся от террора, -- пишет Буковский, -- никогда не обретем свободы и безопасности, пока не откажемся полностью при знавать эти параноические реальности, пока не противопоставим им свои реальности, свои ценности. ... Изнеженные западные демократии забыли свое прошлое, свою суть, а именно, что демократия - это не уютный дом, красивая машина или пособие по безработице, а прежде всего право бороться и воля к борьбе".
Для Буковского борьба за свободу личности -- это построение замка для всех нас.
Перевод с английского Алисы Ордабай.
Associated Press
13 июля 1979
Автор: Джон Босман
Во время своей борьбы за права человека в Советском Союзе, когда он ежедневно подвергался преследованиям со стороны полиции и угрозам избиений и арестов, никто не сомневался в смелости диссидента Владимира Буковского. "Он самый храбрый человек, которого я когда-либо встречал или когда-либо ожидал встретить в своей жизни", -- так описал его один знакомый в 1971 году, сразу после его четвертого и последнего ареста.
Теперь перед нами его собственное свидетельство, написанное в изгнании в Великобритании, рассказывающее о том, как воспитанник советских школ и советского общества стал диссидентом и отстаивал свои взгляды, не смотря на жестокую, изматывающую тактику КГБ, направленную на то, чтобы разубедить его в его взглядах. Издевательства со стороны полиции, психиатрические больницы, трудовые лагеря и тюрьмы не сломили его решимости.
Буковский умеет рассказывать о потрясающих событиях увлекательным слогом. Его описание суровых, почти трущобных условий повседневной жизни в сталинской Москве звучит ярко и свежо.
Обличения Никитой Хрущёвым некогда почитаемого Иосифа Сталина заставили молодого Буковского задуматься, когда он был ещё подростком, открыв ему глаза на некомпетентность, продажность и порочность советской системы -- всё, что противоречило официальной пропаганде.
Он впервые вошёл в конфликт с системой в старших классах, когда занялся выпуском неугодного властям сатирического журнала. Его исключили из школы, и так началась его карьера диссидента.
В период с 1963 по 1971 год он находился в заключении четыре раза -- за такие преступления, как хранение запрещённой книги, содействие в организации демонстрации, руководство демонстрацией, сбор документов о советских злоупотреблениях психиатрией и переправка их за границу.
Что заставило этого талантливого школьника, способного занять любую удобную нишу в советской системе, выдержать наказания и жестокие расправы? Буковский отвечает на этот вопрос вопросом: "Если не я, то кто?".
Перевод с английского Алисы Ордабай.
The Daily Advertiser (Лафайетт, Луизиана)
5 июля 1981
Автор: Корин Джуд
Я только что закончила читать книгу Владимира Буковского "И возвращается ветер".
Буковский -- русский человек, который настолько любит свою страну, что большую часть своей сознательной жизни провёл в тюрьме. Он перенёс чудовищные условия, минусовые температуры, наказания тяжёлыми работами и голод, приведший его к грани смерти. Но всё же он выжил, чтобы поделиться своей историей.
В юном возрасте будущий диссидент стал членом пионерской организации и дал обещание "твёрдо стоять за дело Ленина-Сталина, за победу коммунизма". К тому времени, когда он достиг подросткового возраста, он разочаровался в лицемерии коммунистов и убедился в их неспособности соблюдать закон и справедливость.
Он отказался вступить в комсомол, который, как он знал, находится под прямым контролем коммунистической партии. Вместо этого он стал членом и лидером неформальной организации, которая годами упорно боролась за то, чтобы заставить чиновников следовать законам.
Буковский -- блестящий молодой человек, и, хотя он не смог избежать пыток, которым подвергся со стороны тех, кто считал его деятельность разрушительной для партийной философии, его риторика и его стойкость оставались прежними. Он никогда не отступал от принципов, которые защищал. Никогда не извинялся за то, что был прав.
Сражался он в одиночку. И его философия выходит далеко за рамки инстинкта самосохранения. Он сражался отважно и поэтому пишет:
"Быть одному - огромная ответственность. Прижатый к стенке, человек осознает: 'Я - народ, я - нация, я - партия, я - класс, и ничего другого нет'. Он не может пожертвовать своей частью, не может разделиться, распасться и все-таки жить. Отступать ему больше некуда, и инстинкт самосохранения толкает его на крайность -- он предпочитает физическую смерть духовной. И поразительная вещь -- отстаивая свою целостность, он одновременно отстаивает свой народ, свой класс или партию. Именно такие люди завоёвывают право на жизнь для своего сообщества, хоть, может быть, и не думают о нём".
В конце концов он был вынужден покинуть Россию. Партия пришла к заключению, что он никогда не отступит от своих принципов, и что его смерть в России ещё больше воспламенит его последователей и сделает его мучеником. Ибо своими настойчивыми призывами к справедливости он действительно собрал вокруг себя вдохновлённых и не молчащих последователей.
Как жаль, что накал патриотизма, которым наполняется сознание большинства американцев в это время года, так быстро угасает. Слишком быстро люди снова начинают придираться к недостаткам американского образа жизни. И они словами уничтожают тех, кого считают ответственными. Сами они, конечно, никогда, никогда не ощущают никакой ответственности.
Они могли бы обрушить на законодателей лавины писем и звонков, борясь против несправедливости. Вместо этого они сварливо жалуются. Они могут перестать голосовать за жадных и продажных. Вместо этого они просто оскорбляют их. И слишком часто голосуют за тех людей -- будь то коррупционеров или нет -- которые обещают им материальные выгоды.
Что такое демократия? Буковский думает так: "Изнеженные западные демократии забыли свое прошлое, свою суть, а именно, что демократия -- это не уютный дом, красивая машина или пособие по безработице, а прежде всего право бороться и воля к борьбе. ... Близорукая политика бесконечных уступок и компромиссов создала это чудовищное государство, вскормила его и вооружила. ... Нам, родившимся и выросшим в атмосфере террора, известно только одно средство -- позиция гражданина".
Здесь, в Соединённых Штатах, где у нас есть голос, если мы только решаем им воспользоваться, иногда приходится задаваться вопросом … Достойны ли мы быть гражданами своей страны?
Перевод с английского Алисы Ордабай.
The Boston Globe (Бостон, Массачусетс)
11 февраль 1979
Автор: Мэри МакКрори
Он пытался жить, как нормальный человек, в социалистическом обществе и попал в тюрьму. Он и его друзья пытались доказать, что согласно советской конституции, жизнь в оговорённых законом рамках гражданских прав возможна. Он стал организатором тщательно спланированной, законной демонстрации за открытый суд над Синявским и Данэлем. И получил три года лагерей.
Буковский -- это Солженицын, пишущий с чувством юмора и лирическим стилем. Находясь в нечеловеческих условиях, он сумел продолжать находить в окружавшей его действительности смешные стороны. Он использовал советские законы, дающие право каждому заключённому обращаться с жалобой в любое государственное или общественное учреждение, для того, чтобы застопорить систему и прижать к стене толпы бюрократов. Он организовывал голодовки и забастовки. Единственный раз, когда направленный против него террор коснулся его души, приходится на время его пребывания в Ленинградской специальной больнице, где он видел, как пациентов избивают, пытают, калечат, вводят им инъекции -- и начал опасаться за свой разум.
Он сохранил свой рассудок, построив в уме замок, построив каждую башню и каждую террасу, обдумывая каждое произведение живописи. Он планировал званные ужины, приглашал гостей и выбирал вина. Когда его возвращали с допросов, он распахивал дубовые двери своего кабинета и продолжал свой вечер за воображаемым бренди.
Этот "социально опасный" человек был в конечном итоге депортирован, обменян на чилийского коммуниста, и сейчас живёт в Англии.
Почему они это делают? Почему они таким непристойным образом обращаются со своими самыми одарёнными и продуктивными людьми, а также со всеми остальными? Буковский считает, что у них нет выбора, учитывая их чудовищную, неэффективную систему, которая порождает алкоголиков, воров и экономический хаос, в то время как социалистическая мечта о сытых, довольных народных массах остаётся навсегда где-то в призрачном будущем.
Можем ли мы заключать договоры, касающиеся выживания этой планеты, с этим глупым и жестоким правительством? На этот вопрос отвечает человек, имеющий на это право и как учёный, и как тот, чьи личные качества не требуют проверок.
Перевод с английского Алисы Ордабай.
The Boston Globe (Бостон, Массачусетс)
25 февраля 1979
Автор: Реймонд Надоу
Это поистине исключительное достижение, отличающееся от всего, что было сделано в Советском Союзе до или после Сталина. И намного, намного более значительное, чем просто очередной "голос из хора".
Из своих 36 лет Владимир Буковский провел треть в советских тюрьмах, трудовых лагерях и психиатрических больницах. С момента его первого ареста, когда он был ещё школьником, до его внезапного изгнания из страны в 1976 году, Буковский стремился выжить и стремился изучить сложную советскую правовую систему, чтобы дать режиму отпор. И он дал ему отпор, и дорого заплатил за своё упрямство. Перебрасываемый властями из одного конца своей страны в другой, он узнал, что значит страдать в изоляции. Конечно, мы читали о подобных ужасах чаще, чем хотели бы об этом чтении вспоминать, но случай Буковского резко отличается от судьбы других людей, таких как Солженицын или Сахаров.
Буковский принадлежал к поколению, надежды которого были мало связаны с социализмом, и у которого не было никаких надежд, связанных с социализмом ленинско-сталинского образца. Он и его друзья боролись с властями с юношеской решимостью, в которой не было места для сантиментов. Действительно, никогда в советской истории люди не бросали вызов властям так смело перед лицом почти неизбежного тюремного заключения или смерти. Впервые в истории политическим заключённым не грозили издевательства со стороны уголовников. Вместо этого к ним обращались за советом, за поддержкой, за вдохновением. И они принесли с собой надежду.
Перенося пытки, голод и худшие формы унижения, Буковский узнавал подробности советской правовой системы. Он создал бюрократический кошмар из апелляций и требований, которые, как он знал, он имел право подавать в рамках советского закона. Зная, насколько плохо осведомлены советские юристы о процессуальном праве, он читал уголовный кодекс, как детективный роман. Он нашёл законные средства защиты своего права на совесть, о которых даже некоторые юристы ничего не знали. Фактически, он стал уникальным советским заключённым -- собственным защитником своих прав. Конечно, это стало проблемой для правительства, которое было вынуждено изобрести новые законы, отменяющие уже существующие.
Буковский также задокументировал тайно и очень подробно истории болезней и диагнозы врачей, считавших, что инакомыслие является формой "вялотекущей шизофрении". Он контрабандой переправил эти документы на Запад, прося представить их Всемирной психиатрической ассоциации, собравшейся на конференцию в том же 1971 году в Мехико. Поскольку весь советский блок пригрозил покинуть конференцию, ассоциация проигнорировала этот вопрос. И всё же Буковский высказал свою точку зрения и сохранил присутствие духа.
После 12 лет этой пытки советское правительство начало вести себя так, как Буковский и предполагал. Система, неспособная справиться с выдвинутыми против неё точными обвинениями, растерялась и испугалась саму себя. Буковский не сдавался. Последовавшая реакция правительства была резкой и, в конечном итоге, глупой. У них не оставалось выбора. Призывы освободить Буковского, которые шли по всему миру, сделали его уничтожение невозможным. Их единственным выходом было выслать его из страны.
К счастью для них, в формате разрядки международной напряжённости и Хельсинкских соглашений стал возможен обмен. Совершенно неожиданно Буковского обменяли на лидера чилийских коммунистов Луиса Ковалана, что фактически продемонстрировало, хоть и косвенно, признание со стороны Советов, что они на самом деле виновны в политических репрессиях. То, что обмен был произведён между режимом Пиночета и Советским Союзом, стало, по словам Буковского, "символом нашего времени".
Ни одна рецензия не может отдать должное этой книге или Буковскому. Справедливость заключается в том, что её читают, потому что Буковский -- изумитeльный писатель. Его внимание к подробностям подчас производит ужасающий эффект, но действует так, как положено. Его описание последнего перелёта, когда он покидал родину -- один из самых сильно трогающих за душу отрывков, которые запоминаются из этой книги. И Буковский не лишён юмора и не лишён нежности. Но самое главное -- это твёрдость духа, исходящая из этой книги.
Когда Буковский встретился с Джимми Картером в феврале 1977 года (он стал первым советском диссидентом, принятым в Белом доме), президент спросил, как следует продвигать дело прав человека во всём мире. Ответ Буковского: "Будьте последовательны. Будьте настойчивы. Будьте уверены в себе. Не бойтесь и не робейте".
"И возвращается ветер" -- невероятная книга. Прочитав её, остаёшься с чувством, что тебе была оказана особая, большая честь.
Перевод с английского Алисы Ордабай.
The New Yorker
30 апреля 1979 г.
Автор: Джереми Бернштейн
В начале книги Владимира Буковского "И возвращается ветер" автор приводит аллегорию, характеризующую его жизнь.
"В Сибири мне рассказывали об одном способе охоты на медведя, -- пишет он. -- Где-нибудь вблизи медвежьей тропы на сосне прячут приманку... А на ближайший толстый сук этой сосны привязывают здоровенную тяжелую колоду так, чтобы она заслоняла путь к приманке и притом свободно раскачивалась на канате. Медведь, чуя приманку, лезет на ствол и встречает на пути колоду. По своей медвежьей натуре он даже не пытается эту колоду обойти, а отодвигает её в сторонку и лезет дальше. Колода, качнувшись в сторону, бьет медведя в бок. Мишка ярится, толкает колоду сильнее, та, естественно, бьёт его еще сильнее, медведь -- ещё сильнее, колода -- ещё сильнее. Наконец, колода бьёт его с такой силой, что оглушает и сшибает с дерева. Примерно такие же отношения сложились у меня с властями: чем больший срок мне давали [в тюрьме или психиатрической больнице] -- тем больше я старался сделать после освобождения, чем больше я делал -- тем больший срок получал. Однако и время менялось, и возможности мои увеличивались, и трудно было сказать, кто из нас медведь, кто колода...".
В декабре 1976 года Владимира Буковского, его мать, сестру и тяжело больного племянника доставили в Швейцарию на советском самолёте и обменяли под наблюдением посла США на руководителя чилийских коммунистов Луиса Корвалана. Буковскому было тогда тридцать три года, и он провел двенадцать лет своей жизни в советских тюрьмах и психиатрических больницах. Во время своих кратких, прерывистых периодов свободы он многое сделал в почти невозможных обстоятельствах, чтобы уведомить Запад о советских злоупотреблениях психиатрией и использовании психиатрического заключения в качестве средства для того, чтобы заставить замолчать диссидентов. Буковский сейчас изучает биологию в Королевском колледже в Кембридже. И всё же его книга -- иногда ироничная, иногда отстранённая, иногда написанная в холодной ярости, но всегда убедительная -- не является рассказом, заканчивающимся триумфом свободы. Как и Солженицын, Буковский не хотел покидать свою землю и свой язык. Он хотел сделать общество в своей стране приемлемым для того, чтобы в нём жили свободные люди. "И возвращается ветер", как и "Архипелаг ГУЛАГ", останется свидетельством диссидента и предупреждением о состоянии, в котором находится советская жизнь.
Не существует "логического" объяснения тому, почему Буковский стал диссидентом. В отличие от советских евреев, которые хотят эмигрировать по профессиональным причинам или из-за учёбы, но не могут получить на это разрешение и поэтому становятся диссидентами -- нравится им это или нет -- Буковский мог бы получить всё самое лучшее, что только может предложить жизнь в России. Всё, что ему нужно было делать, -- это следовать правилам системы. Его отец, писатель, был убежденным коммунистом и горячим сторонником колхозов; он часто писал в прессе о приемуществах коллективного труда. В конце концов, сын стал для него позором, а отношения между ними становились всё более сложными.
В случае с Буковским всё пошло не по плану. Предполагалось, что пионеры будут подавать пример одноклассникам и осуждать тех, кто плохо себя ведёт или получает плохие отметки. Будучи одним из лучших учеников, Буковский был назначен председателем пионеров в своём классе. Однажды, когда ему было десять лет, учительница позвала его, чтобы он сделал выговор другому ученику:
Мне в голову пришла неожиданная мысль: фамилия этого парня была Ульянов, как и Ленина, и я начал говорить ему, что он позорит фамилию вождя, что с такой фамилией он обязан учиться, как учился Ленин, да ещё добавил что-то о том, как бы, наверное, расстроился Ленин, если бы узнал о его поведении. Говорил я, видимо, очень красноречиво, убедительно и даже обидно, потому что вдруг он покраснел, сморщился и заплакал.
- Сволочь ты! -- сказал он. -- Гад!
Учительница была в восторге, но инцидент стал настолько травматичным для Буковского, что он оставил свой пост и отказался носить красный галстук. Примерно в то же время -- во время антисемитских кампаний Сталина начала пятидесятых -- группа мальчиков начала избивать одноклассника-еврея, зная, что никто их за это не накажет. Буковский не участвовал в избиениях, но и не пытался их остановить. На следующий день он начал избегать другого из двух еврейских мальчиков в своём классе. "То ли мне было стыдно, то ли противно, не знаю", -- пишет он. Но он вспоминал эти события как постыдные; и в четырнадцать лет, когда он должен был вступить в комсомол, он отказался.
После смерти Сталина Буковский попытался изучить историю коммунистического режима. Поскольку советским гражданам не разрешалось читать старые выпуски "Правды", его основным источником стал сам Ленин: "Тут вся революция, вся гражданская война -- в записочках и заметках Ленина, как живая! И, зная историю дальше, легко увидеть, откуда это началось". Примерно во время венгерского восстания Буковский присоединился к секретной организации. По сей день он не уверен, каковы были её цели, но участники, которые, как и он, были мальчиками-подростками, инструктировали друг друга, как набирать новых членов и как себя вести во время допроса. Хотя организация ничего не добилась, методы, которым научился Буковский, впоследствии принесли ему пользу. Однако, повзрослев, он пришёл к выводу, что все секретные организации, даже такие мальчишеские, заканчивают тиранией: "Нельзя достичь демократии, уйдя в подполье".
Когда Буковский учился в десятом классе, у него начались серьёзные проблемы с советской властью -- первый взмах деревянного бруска. Он и несколько его одноклассников выпустили литературный журнал, содержавший пародии на советскую жизнь. "Это была всего лишь шутка", -- пишет он. Но шутка вызвала негодование, стоившее директору школы его места, а отцу Буковского -- партийного выговора, а самому Буковскому -- аудиенции в Мосгоркоме партии, который решил, что поступать в университет будет для него "преждевременным", и чтобы он какое-то время пробыл в рабочем коллективе, где бы мог "привести в порядок" свой разум.
Буковский не собирался работать в коллективе; он подал документы на поступление, не спрашивая разрешения, и сдал приёмные экзамены в университет. Хрущёв в это время руководил страной, и в течение какого-то отрезка времени русская литература пережила расцвет. Начался Самиздат -- частное копирование и распространение запрещённых текстов. Естественным следствием этого стало публичное, а вскоре и незаконное чтение современной поэзии на площади Маяковского в Москве. В этой "самиздатской культуре" Буковский видел "единственную возможность жить, единственную альтернативу". В 1960 году он начал организовывать поэтические чтения. В течение последующего года он был избит и подвергался угрозам со стороны КГБ, а в 1963 году был арестован и лишён свободы.
Большая часть книги "И возвращается ветер" описывает жизнь Буковского в тюрьмах и психиатрических больницах. Описания эти настолько живы, а текст настолько силён, что временами книгу практически невыносимо читать. Тем, что он не потерял разум и остался жив, Буковский обязан своему замечательному физическому здоровью, своей духовной твёрдости и интеллекту, с помощью которого он влиял на систему. Руководство России, похоже, стремится иметь в наличии правовые и бюрократические формы. В советской конституции прописаны, и заключённые, в свою очередь, тоже имеют права. На самом деле, права заключенных существуют только на бумаге, за исключением того, что они гарантируют возможность написания бесконечных формальных жалоб, большинство из которых ни на что не повлияет, но на которые необходимо отвечать. Пока Буковский находился в тюрьме, он организовал настоящие фабрики по написанию таких жалоб, процесс, в который были вовлечены как политические заключённые, так и обычные осуждённые. Они отправляли сотни, даже тысячи жалоб в соответствующие органы, и иногда, благодаря огромному количеству, могли осуществить небольшие, но жизненно важное изменения в своём содержании, например, получить выходной день в принудительных работах.
Более грубые формы физических пыток, применявшиеся при Сталине, теперь уступили место физическим и психологическим пыткам, практикуемым в психиатрических учреждениях. В 1963 году Буковский впервые столкнулся с этими "спецбольницами". На самом деле это тюрьмы, в которых политические заключенные содержатся вместе с психиатрическими пациентами всех типов. Иногда политические заключенные проходили собеседования у психиатров: "Чтобы получить выписку, врачи прямо требовали, чтобы вы признали свою болезнь и осудили свое прежнее поведение". Буковский описывает "средства успокоения", используемые в психиатрических учреждениях, и упоминает советских докторов, чьи психологические теории казались специально разработанными для КГБ. Например, московский психиатр Андрей Снежневский ввел понятие "вялотекущая шизофрения". Это была медленно развивающаяся форма шизофрении, которая считалась социально опасной, хотя её внешние признаки могли обнаружить только Снежневский и его ученики. "Вялотекущая шизофрения" была обычным диагнозом для диссидентов, и многие, кто попал в специальные больницы с этим диагнозом, так и не вышли из них живыми.
В феврале 1965 года Буковский был выписан на попечение матери как "выздоравливающий параноик". Но вскоре он возглавил демонстрации против судебных процессов над диссидентами, а в декабре снова оказался в специальной больнице. На этот раз его дело начало привлекать международное внимание, и через восемь месяцев он был освобождён. Но в 1966 году правительство издало новый указ, который фактически запретил изготовление или распространение каких-либо письменных или устных высказываний против режима. Это дало новый импульс диссидентскому движению. (Физик А. Д. Сахаров открыто присоединился к диссидентам. Буковский выразил сожаление, что в Советском Союзе среди психиатров не нашлось Сахаровых.) Буковский снова был арестован и приговорён к трём годам лишения свободы. Находясь в тюрьме, он часто находился в одиночной камере, в карцере. Он сохранил свой рассудок, строя воображаемый замок. Планирование замка, его меблировка, выбор гостей, заполнение библиотеки книгами. "Этого занятия хватало мне на весь карцерный срок, но еще много вопросов оставались нерешенными до следующего раза, -- пишет он. -- ... Я и сейчас с закрытыми глазами могу нарисовать его, этот замок, со всеми подробностями. Когда-нибудь я найду его... или построю".
После прочтения книги Буковского возникает вопрос: Что мы, граждане демократических стран, должны делать в ответ на такое жестокое обращение с советскими гражданами со стороны их правительства? То, что Буковский жив и изучает биологию в Кембридже, конечно, следствие дипломатии. Но дипломатия в нашем обществе должна быть выражением воли индивидуальных граждан. Мы не можем избежать выполнения наших обязанностей, просто делегировав их Государственному департаменту. Учёные, кажется, играют в этом особую роль. Нет другой области, в которой сотрудничество с Советским Союзом было бы столь же успешным на личном уровне, как обмен учёными и их идеями. Учёные на Западе узнали много ценного от своих российских коллег и на индивидуальной основе установили со многими из них дружеские отношения. Но, особенно после суда над Юрием Орловым, который в 1978 году, пытаясь следить за соблюдением Хельсинкских соглашений, был найден виновным в "антисоветской агитации" и заключён в тюрьму, многие учёные пришли к выводу, что это сотрудничество должно принять иную форму.
Роберт Маршак, выдающийся физик, который был ведущей фигурой в развитии советско-американского научного обмена, недавно предложил в передовице, опубликованной в журнале Physics Today, чтобы западные учёные отменили посещения советских лабораторий и конференций в знак протеста против заключения Орлова в тюрьму. Маршак процитировал письмо, написанное американцем советскому коллеге: "Я учёный, а не юрист, и независимо от очевидной логики закона, учёный знает, когда ответ оказывается неправильным. На мой взгляд, как я уже говорил вам ранее, действия Юрия не были неправильными; но его арест был неправильным, суд над ним был неправильным, и его приговор также был неправильным". После суда над Орловым сам Маршак вместе с несколькими коллегами отказался от участия в советской конференции. А в марте этого года около двух тысяч четырехсот американских ученых публично заявили, что из-за лишения Орлова и других диссидентов свободы они сократят -- а во многих случаях и вовсе прекратят -- свое профессиональное сотрудничество с Советским Союзом. Как пишет в свой статье Маршак:
Прежде всего, советское правительство должно осознать, что изоляция ученых и интеллектуалов во всем мире и в их собственной стране друг от друга -- слишком высокая цена, которую нельзя платить в нашем мире, который становится всё более и более взаимозависимым.
Часть этой цены составляет то чувство отвращения и возмущения, которое возникает после прочтения таких книг, как книга Буковского.
Перевод с английского Алисы Ордабай.
The Daily Press (Нью-Йорк)
29 июня 1980 г.
Автор: Джон Ромджу
Советский диссидент -- ключевая фигура нашей эпохи, зеркало двух важных политических реалий. Для всего мира он отражает непримиримую враждебность советской системы по отношению к человеческой свободе. Но равнодушное отношение к нему со стороны Запада обнаруживает нечто, что вызывает гораздо более глубокое беспокойство. Это "нечто" -- размытие моральной концепции западного мира, затуманивающее чёткое понимание растущей мощи советской власти и подрывающее нашу волю противостоять ей.
До тех пор, пока советский режим не изгнал его, обменяв на чилийского коммуниста в декабре 1976 года, Владимир Буковский провёл всю свою сознательную жизнь в лагерях и тюрьмах, протестуя против подавления свободы в СССР.
В 1977 году Буковский был приглашён в Белый дом, но недолго продолжавшаяся кампания президента Картера за права человека и за советских диссидентов, к сожалению, уже терпела провал. Политика компромисса Вэнса-Варнке шла на подъём, и публиковать совместные фотографии президента с диссидентами было запрещено, чтобы не поставить под угрозу переговоры об ограничении стратегических вооружений.
Но для тех, кто имел уши, чтобы слышать, Буковский написал хронику своей выдающейся личной борьбы против советских репрессий. Он начал свою диссидентскую деятельность в молодом возрасте. В этой книге предоставлено хорошее описание того, как растут советские дети. Рано или поздно озарение посещает каждого -- осознание того, что учителя, школа, партия, государство, отговорки и молчание родителей -- всё это часть всепроникающей и систематической лжи.
Буковский, будучи школьником, видел крепостное право в колхозах и разгул воровства и пьянства на заводах и высмеял эти пороки социалистического рая в школьном журнале. Его привели в Московский партком, чтобы узнать, откуда у него появились такие возмутительные мысли.
"Я всё это видел своими глазами, -- ответил им Буковский. -- И я помню всё".
Получив запрет на получение университетского образования, он становится участником диссидентского движения, которое возникло в 1958 году в ходе поэтических чтений на площади Маяковского в Москве. Его усилия по организации демонстраций за свободу слова сделали его жертвой побоев, привели к заключению в тюрьму и в психиатрические учреждения.
Буковский рисует пугающую картину "психиатрических больниц", измышлённых Хрущёвым в качестве средств для диагностики и лечения инакомыслия как психического заболевания. Подавляющие волю препараты превращают заключённых в зомби. Врачи специальной психиатрической больницы в Ленинграде, где Буковский, похоже, выжил только благодаря своей смекалке, называют своё учреждение "нашим маленьким Освенцимом".
Метафора сопротивления для Буковского -- это замок, созданный им в качестве убежища для своего неукротимого духа, который оказался сильнее осаждающих его варваров.
"Я прожил в этом замке сотни лет и каждый камень обточил своими руками. Я строил его, сидя под следствием во Владимире. Он спас меня от безразличия -- от глухой тоски безразличия к живому. Он спас мне жизнь".
Эта книга повторяет темы Солженицына. Свободный человек не может учиться на чужом опыте. Буковский и его друзья "со всё большим ужасом" наблюдали за капитуляцией Южного Вьетнама и холокостом, устроенным в Камбодже красными кхмерами.
Таким образом, мы получаем ещё одно предупреждение "из брюха дракона", как выразился Солженицын пять лет назад -- предупреждение о чужеродном, другом лице ХХ века.
Эти предупреждения подсказывают историку грядущую перспективу. Как предупреждал Солженицын, нельзя рассматривать просто как предположение то, что мир на исходе ХХ века приближается к решающей фазе важнейшего поворотного момента истории. Если советской власти не бросить вызов, то она окажется на пороге обретения подавляющего стратегического превосходства.
Это означает, что решительный исторический сдвиг в балансе сил вполне возможен. За этим последуют роковые события -- нейтрализация Европы, политическая изоляция США и, в конечном итоге, их стратегическое разоружение.
Политическое и социальное устройство, которое за этим последует в Соединенных Штатах и во всех других странах, будет таковым, что ценности западной цивилизации не будут сохранены. Наступит коммунистическая эпоха. Это уже произошло в большой части мира, и темпы ускоряются.
Поскольку ничто в истории не является неизбежным, этот поворотный момент не обязан наступить. В ситуации глубокого кризиса, в которой находится Запад, Буковскому есть что сказать о могучей силе личной воли, объединённой во благо:
" 'Почему именно я? — спрашивает себя каждый в толпе. — Я один ничего не сделаю'. И все они пропали. 'Если не я, то кто?' -- спрашивает себя человек, прижатый к стенке. И спасает всех".
Г-н Ромджу проживает в Хэмптоне и работает историком при Командовании учебной подготовки и разработки доктрин армии США в Форт-Монро.
Перевод с английского Алисы Ордабай.